Все когда-то кончается. И любовь, и дружба, и сама жизнь. Нет в органическом мире ничего вечного, рано или поздно уйдем и мы. Нас никто не спрашивал, хотим ли прийти в этот мир, и никто не спросит, согласны ли покинуть его. Но об этом как-то не думается, пока мы молоды и активны. Может быть, потому, что срок, отпущенный человеку, по сравнению с другими живыми существами довольно долог. В отличие от самых верных его друзей — собак, которым Создатель отмерил всего 10−15 лет, то есть в среднем в шесть раз меньше. И когда человек принимает решение «связать» свою жизнь с четвероногим, он осознанно обрекает себя на расставание с любимцем в недалеком будущем. О том, что приходится пережить в преддверии этого, мы и хотим поговорить. Видеть старость и немощность всегда больно — будь-то человек или зверь. Когда становишься свидетелем того, как старушка в аптеке долго выспрашивает, сколько стоит валидол, а потом дрожащими пальцами перебирает монетки на ладони и, шевеля губами, считает, стыдишься своей молодости. Хотя и нет никакой вины в этом, и, если повезет или, наоборот, не повезет, когда-то и сам станешь таким же беспомощным и, простите, жалким. Животные в этом смысле не «комплексуют», и щенки просто соблюдают субординацию по отношению к престарелым собакам. Не более того. В отличие от хозяев, которым до физической боли тяжело видеть своих, еще недавно таких живых, подвижных, агрессивных любимцев, ковыляющими, безразличными ко всему. И так становится стыдно, как будто ты по блату получил долгий век, а собаке, охранявшей тебя в это время, достались «остатки». Мне пришлось проследить жизненный путь не одной собаки. Например, знаменитого, недавно погибшего ньюфаундленда Ингара я помню еще неуклюжим косолапым «пуфиком» с заплетающимися лапами и взглядом полуторагодовалого ребенка (я прошу правильно воспринимать лингвистическую этику собаководов: у нас не принято говорить «сдох» или «умер», почему-то говорят «погиб», хотя смерть была естественной). Когда ему исполнилось десять лет, он практически полностью потерял слух, болезни «давили» его, а мне было стыдно смотреть псу в глаза. Стыдно было за свое здоровье, нормальную координацию, стыдно было за то, что хорошо слышу и вижу. Скажете, шизофрения? Нет, солидарность. С ним, и с его другом — хозяйкой Оксаной, которая держалась до последнего, уговаривая пса: — Борись! Я делаю все, чтобы ты мог это делать! Мы справимся вместе! И колола обезболивающие, транквилизаторы и спазмолитики трясущимися руками. Они приходят в нашу жизнь несмышленышами (даже если им не месяц-два, а полгода и даже год), и мы как бы привыкаем, что они — младшенькие. Учим их, как вести себя в обществе, как правильно кушать и охранять, делаем прививки и следим за сменой молочных зубов коренными — они становятся нашими детьми. К двум-трем годам питомцы приобретают статус «кавалеров» и «кавалерствующих дам» — становятся взрослыми. Мы как бы сравниваемся с ними в возрасте. Но следующие 5−6 лет на нас сказываются мало, а вот они переходят в категорию «синьоров» (в переводе с испанского — «уважаемые»). Вот в этот момент и наступает час «Ч»: нам предстоит пройти тест на способность не только к любви, но и к самопожертвованию — насколько мы, человеки, человечны? Что старое, что малое… Попробуйте задать вопрос «Что изменилось в вашей собаке с возрастом?» любому владельцу «синьора», и, могу спорить на ящик шампанского, вы обязательно услышите: «Испортился характер». Откровенно говоря, у людей происходит то же самое: чем старше, тем больше похожи на детей. У одних появляется нехарактерное для них ранее упрямство, у других — потребность делать все «назло», третьи становятся сварливыми и ворчливыми. Вот что исчезает у всех собак — так это воинственность и пристрастие к дракам. Мой знакомый ротвейлер Цезарь, «отпраздновав» 10-летний юбилей, в полном смысле слова впал в детство и стал делать то, чего не позволял себе даже в щенячьем возрасте: подбирал на улице остатки «пати на травке» (особенно, если разделывалась вобла), таскать в зубах палки и отбирать корм у своих же соседей-котов. Короче, вести себя «как попало». Казалось бы, можно с этим бороться теми же методами, что и в юности — наказывать. Но владельцы жаловались, что теперь не могут этого делать. К сожалению, мне пришлось опробовать это на себе, и, признаю, потерпела полное фиаско: рука не поднимается даже шлепнуть поводком. И понимаю, что после желудочного кровотечения, которое едва не стоило жизни моему «синьору"-кавказцу, шкурка вяленой воблы для зверя равноценна цианиду в рафинаде. А наказать не могу. Мерзкую влажность в глазах промаргиваю, жалею его и себя, а внутри так больно-больно: — Он чувствует, что ему мало осталось. И как будто торопится успеть все, даже то, чего нельзя. Дальше ты будешь жить без него. Он слаб, как же его ударить? Мы живем на таблетках и уколах Последние годы зверей проходят «на диетах и таблетках». Собаки, в точности, как и люди, как-то вдруг начинают болеть. Говорят, они забирают на себя наши болячки. Молодой организм-то со всем справляется, но с годами иммунная система все чаще дает сбои и не может блокировать болезни. Многие из собак полностью слепнут (роговица мутнеет, и образуется бельмо), почти все теряют остроту слуха. И живут только на обонянии. Я часто наблюдаю, как гуляют две ветеранши — 16-летняя пуделица и 13-летняя коккерша. Ни та, ни другая ничего не видят. Ходят очень медленно, голову все время вниз держат — ловят запахи. Но я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь из них не натолкнулся на дерево или столб. — А дома как, в мебель не врезается? — осторожно поинтересовалась я у хозяина пуделя. — Раньше, когда еще что-то видела, но уже мутно, и по привычке двигалась быстро — налетала то на стул, то на шкаф, то врезалась лбом в дверной косяк. А как совсем ослепла, ходит осторожно и дома, и на улице, и даже не оступается. В это время Лиза подбрела к нам, обнюхала мои джинсы, подняла мордочку и потянулась вверх. Я инстинктивно протянула ей руку, и она стала лизать ее. Собака хотела сказать, что тембр моего голоса и запах моего кобеля, который она унюхала на прогулочных штанах, ей нравятся, но куда лизнуть — не видела. Хочу заметить, что мы, владельцы, довольно мужественно переносим дряхление наших любимцев и плакать позволяем себе только тогда, когда остаемся вдвоем. Я ни разу не видела слез у Вали, хозяйки 13-летней бульмастифши Ромашки, хотя собака, побившая все рекорды породы (их максимум — 10 лет), несколько раз побывала на волосок от смерти. Этой весной из-за обострения полиартрита у нее отнялись передняя и задняя лапы. — Она ночью спать не могла, задыхалась, — вспоминает Валя. — Я вставала по несколько раз за ночь, прикладывала к коже руку: если дрожит, значит, ей очень больно. Тут же делала укол баралгина или спазмолгона, а потом рыдала рядом, пока не успокоится. Два года назад из-за Ромашкиного полиартрита и слабого сердечка Валя с Олегом переселились в дом в селе, бывший до этого дачей — собака не смогла спускаться и подниматься на третий этаж. Так там и живут. Молодой конкурент — стимул или приговор? Среди «собачников» со стажем распространена практика: брать щенка «на смену» еще при жизни старого друга. Он, дескать, научит малыша всему, что умеет сам. Но главное, по-моему, в другом — в боязни человека остаться одному. Когда приходишь домой, а навстречу тебе не крутится мельница хвоста, когда вечера, ранее безоговорочно «забитые» прогулкой, теперь занимает телевизор… Страшно — и в доме заранее появляется щенок. Трудно обвинять владельцев в эгоизме, как говорят, «не судите, да не судимы будете». Тем более что некоторые утверждают, что рядом с малышом и ветеран молодеет. Может быть, только я вижу в этом что-то от предательства. Как если бы муж, зная, что жена скоро умрет, привел в дом тинэйджершу: — Я буду любить и ее тоже, а она будет развлекать тебя рэпом и катанием на скейте. Мне кажется, если старик почувствует, что он уже не нужен, он уйдет быстрее. Говорят, когда расстаются двое, всегда труднее тому, кто остается, то есть, в нашем случае, человеку. И все же каждый хозяин старой собаки со мной согласится — глядя ей в глаза, очень хочется сказать: — Прости меня, дружище, за то, что я — человек!