Все свое детство Саша была дедушкиной любимой внучкой.
Сестра не удостаивалась такой чести. Может быть, потому что она не улыбалась и не старалась выглядеть счастливой, когда ей этого не хотелось. Или, может быть, потому что, когда она обижалась, весь ее вид, начиная от дрожащих губ, до маленьких ладошек, сжимающих тонкие пальцы в кулачок, показывали: она обиделась. Саша же всегда старалась улыбаться, даже, если этого не хотелось.
Самое страшное, ей казалось, это потерять лицо и расплакаться, показать всем и каждому, как их слова глубоко и болезненно задели что-то внутри. Поэтому она делала вид, что все в порядке, и ее ничего не трогает. Вероятно, за это дедушка и называл Сашу любимицей.
Бабушка всегда приходила в негодование, когда дед громко и во всеуслышание заявлял, кто его единственная любимая внучка. Она считала, что ко всем внукам надо относиться одинаково, нельзя выделять одного или другого ребенка. Поэтому в доказательство своей любви к ним обеим, на дни рождения, независимо от того, чье оно было, дарила два абсолютно одинаковых подарка. Иначе поссориться могут, а где это видано, чтобы родные сестры ссорились…
Мама старалась, как могла, исправить сложившуюся ситуацию. Она успокаивала расстроенную сестру, ругала Сашу, взывая к ее совести, чтобы она наконец задумалась о чувствах сестры и раз и на всегда положила конец такому дедушкиному отношению, заявив, что не хочет участвовать в его играх и быть любимицей, пока он не станет так же относиться к сестре.
Но ничего не помогало — упрямый ребенок все равно продолжал поступать по-своему и, более того, радовался, когда дед говорил, что она в чем-то лучше сестры. Разговаривать со свекром было бессмысленно, так как он после войны потерял слух и, чтобы обьяснить ему, что так поступать нехорошо и непедагогично, пришлось бы долго и упорно кричать. Но даже не в этом была проблема, а в том, что дедушка не считал себя неправым — что плохого в том, чтобы выделять одного ребенка? И не надо заводить разговор про Макаренко, он пороха в жизни не нюхал!
— Приехали! Дед, слышишь? Приехали, наконец! — бабушка привычно кричала, привлекая внимание деда к прибывшим гостям.
Мы шумной толпой ввалились в прихожую. Она маленькая, узкая, на стене висит большой календарь за давно ушедший 1985 год с изображением медного всадника — символа Санкт-Петербурга. Календарь уже давно устарел, но это неважно, главное, что всадник красиво и гордо взирает на всех входящих.
— Приехали? Почему так поздно? Мы вас уже давно ждем, — дедушка спешно вышел из-за стола, где разгадывал кроссворд и распахнув руки, выжидал, когда из-за спин взрослых появится маленькая белокурая головка:
— Любимица! Дай я тебя обниму.
Дедушка крепко обнимал и тут же отстранял Сашу в сторону, чтобы посмотреть, подросла ли, окрепла ли. Как правило, до нужных размеров в своем возрасте Саша все же не дотягивала.
— Подросла, вижу, но не поправилась совсем. Так и будешь слабачкой, если не будешь много кушать!
— Неправда! Я ем много!
— Вот сейчас за стол сядем, увидишь, как я тебя обгоню и быстрее тебя все съем, — дедушкин голос был серьезен и строг, а глаза выдавали смех.
— Нет, я быстрее съем! — Саша тут же включалась в спор, ей нравилось играть с дедом.
— Что же ты делаешь, дай им раздеться с дороги! Сперва гостя надо накормить, а потом расспрашивать, — бабушка старалась отстранить деда и обнять сестру, которая растерянно и одиноко стояла в стороне.
— Не расстраивайся, не слушай, что он говорит. Мы тебя тоже любим, на него махни рукой, что с него возьмешь… — приговаривала она, обняв сестру.
— Спелись, — выносила своей вердикт мама, недовольно переводя взгляд то на свекра, то на Сашу. — А второго ребенка словно тут и нет.
— Раздевайтесь, проходите! Сейчас за стол уже сядем, — командовал довольный дед, не замечая тихих разговоров и недовольных взглядов, бросаемых в его сторону. Саша была всегда рада подобной суматохе, но скрывала ото всех свою улыбку.
Дедушка часто подбивал Сашу на разные соревнования, умственные и физические: пробежать 100 метров за отведенное время, поднять 20 раз гантели на вытянутых руках, решить на время задачки по физике и математике, разгадать им же придуманные кроссворды. Саша радовалась, что кому-то с ней интересно возиться, и с азартом включалась в игру, но почти никогда не получалось выиграть, несмотря на все усилия. Задачки не могла решить даже сестра, которая была на два года старше, а значит знала больше, соревнования на скорость и ловкость часто заканчивались разбитыми коленками и разодранными локтями, когда, не справившись с поворотом, Саша слетала со старого, еще ее отца, велосипеда на специально расставленные флажки — импровизированную полосу препятствий.
«Слабачка!» — расстроенно махал рукой дед, разворачивался и уходил. Дома бабушка ругала Сашу за неопрятный и неподобающей девочке вид, мазала зеленкой коленки и запрещала впредь ввязываться в очередные соревнования на «слабо». Девочки должны играть в спокойные игры, а не носиться по улице с растрепанными косичками и чумазыми лицами.
Однажды вечером, когда дедушка смотрел очередной спортивный чемпионат, Саше стало любопытно, почему спортсмены, перед тем как побежать, приседают. Дедушка обрадовался вопросу и интересу к такому важному в жизни делу, как спорт, оторвавшись от телевизора, начал рассказывать, что так удобнее спортсменам разбегаться и отталкиваться. Саша начала тут же на ковре примериваться к этому странному положению ног и рук. В ее голове тут же зазвучал пистолетный выстрел, и она видела себя словно со стороны, с блестящими длинными ногами, несущуюся по кирпично-красному стадиону и перепрыгивающую через странные перила.
— …но для того, чтобы так бегать, надо тренироваться, а ты даже приседаешь с трудом. И ешь мало… Вот твоя сестра, с легкостью присядет.
— Я хорошо приседаю! Смотри! — Саша тут же дернулась и захотела доказать, что она ничем не уступает сестре.
Приседать — это же легко, каждый умеет.
— А сколько раз ты можешь присесть? — глаза деда заблестели.
— Не знаю… В школе мы раз двадцать приседаем…
— Ну, это для слабаков…
— Но я могу больше!
— Сколько? Пятьдесят, шестьдесят?
— Сто!
— Да ну! Сто ты не присядешь, не сможешь, — дедушка махнул рукой и снова переключил свое внимание на телевизор, там как раз закончилась реклама.
— Смогу! Честно, смогу! — Саша хотела снова заполучить дедушкино внимание и доказать, что она сможет присесть даже целых сто раз.
— Да ну, Саша, брось! У тебя не получится. Иди лучше поиграй или бабушке помоги на кухне, — дедушка говорил это, не отрывая взгляд от телевизора.
— Нет, я смогу!
Саша очень хотела ему это доказать, что он не прав. Это всего лишь приседания, с ними она точно справится.
Из кухни выглянула бабушка:
— Саша, не играй с ним! Он тебя обидит, и ты плакать будешь!
Саша была с этим не согласна, обычно плакала сестра. Дед злился, когда она отказывалась бежать наперегонки или ездить на велосипеде на скорость. Звание «слабачки» и «трусихи» таким образом сестра заслуживала сразу, еще до начала соревнований. Саша же с жаром и азартом включалась в очередную игру. По результатам которой, впрочем, выяснялось, что в нормативы она тоже вписывается плохо. Сестра после таких соревнований приходила домой и, хлопнув дверью, скрывалась в комнате. Саша же, упрямо сжав губы, давала себе слово стать сильнее и выносливее, чтобы когда-нибудь доказать всем, что она — не слабачка.
— Я могу присесть сто раз! Я вам докажу! — глаза у Саши горели.
Бабушка безнадежно махнула рукой и скрылась на кухне, мама отвернулась, показывая, что не желает участвовать в этой авантюре, только сестра с интересом выглянула из кресла.
— Дедушка, смотри, я приседаю! — поведение взрослых Сашу очень задело. Не верят — значит надо доказать, что они неправы.
Саша начала приседать посередине комнаты, вытянув руки перед собой и громко считая. Внезапно она услышала, как дедушка ее поправляет, она сбилась в счете после двадцати. Он оторвался от телевизора и с интересом смотрел на внучку, в руках у него были наручные часы, по которым он отмерял время. Значит, надо приседать быстрее.
40 — дыхание уже сбилось, и Саша перестала чувствовать ноги. Присесть легко, а вот вставать оказалось тяжелее. Икры болели, в них словно расплавленный металл.
70 — вставая, Саша стала терять опору и делать лишние шаги назад или вперед, тем самым, терять драгоценное время.
80 — сил уже совсем нет. Главное — не думать о том, как болят ноги, закрыть глаза и, как робот, без единой мысли повторять движения. Дедушкин голос она уже давно перестала слышать, в голове звучал только собственный и удары сердца.
99! Последний-препоследний раз, и главное — потом не шлепнуться позорно на ковер звездочкой. Ведь надо доказать всем, что это легко, а значит надо улыбаться — показать, что для нее это пустяк. 100!
Саша встала и шатаясь, сквозь черные мошки перед глазами, повернулась к дедушке. Часы лежали на столе, и он напряженно следил за тем, как на экране какой-то спортсмен пересекал черту, победно подняв руки над головой. Телевизор, работающий и так на полную громкость, взорвался криками дикторов.
— Дедушка, я присела, — Саша неуверенно тронула его за рукав, на ногах стоять было сложно, они почему-то тряслись.
— Уже? — не оборачиваясь, с удивлением уточнил дед. Все спортсмены уже пробежали, и на экране высветились непонятные таблицы, которые он внимательно рассматривал. Саша растерянно подергала его за рукав. Неужели он не смотрел на нее и не считал приседания? А если он теперь не поверит и скажет доказать еще раз? Повторить подобное Саша не сможет.
— Да, ровно сто!
— А точно? Ты не перепутала цифры? Я как-то не считал… Там наши были…
— Точно! Я умею до сто считать! — стоять было тяжело, но Саша хотела, чтобы он признал, что был не прав и, что на этот раз она справилась.
— Ну, может и сто, если ты не врешь. В любом случае, молодец, занимайся спортом, — он, не оборачиваясь, рассеянно похлопал ее по плечу.
Саша растерянно оглянулась. Кажется, впервые она справилась и выиграла в споре, присела ровно столько раз, на сколько договаривались, но дедушка этого не оценил.
— Мама! Я присела, представляешь? Сто раз! — было почему-то очень обидно, но дедушка больше не обращал внимания, и она на ватных ногах подошла к маме. Саша гордилась собой.
— Сколько?! Ты с ума сошла? Зачем ты это сделала? Зачем ты вообще участвуешь в этих спорах с ним?
— Но я на самом деле присела.
— Он сестру постоянно обижает, а ты с ним только и делаешь, что играешь. Ты же знаешь, что она не любит спорт, а вы только в это и играете. Хоть бы раз выбрали игру, которая ей тоже интересна!
Мама внимательно оглядела Сашин растрепанный вид и дрожащие ноги:
— Ну что, довольна? Понравилось играть с дедом? Похвалил тебя, любимицу?
Саша молчала, было стыдно признаться, что не похвалил, даже не заметил, что она выиграла.
— Ну раз тебе нравится и устраивает то, что сестра сидит в одиночестве и плачет, когда вы развлекаетесь, то все у тебя, видимо, хорошо. Только мне больше не жалуйся, что тебя обидели и что завтра у тебя будут болеть ноги.
— Я и не буду.
— Посмотрим.
Саша поняла, что совершила ошибку. Не надо было вообще подходить к дедушке. Она честно присела все сто раз, только мама этого тоже не оценила. Надо рассказать бабушке. Вот она удивится, ведь сто раз присесть — это не шутки. Не все так могут!
— Зачем ты это сделала? Саша! Ты же завтра ходить не сможешь! — Бабушка совсем не разделяла восторга, и с неодобрением смотрела на растрепанную внучку.
— Почему? Смогу, — упрямо сдвинув брови, произнесла Саша.
— У тебя будут ноги болеть. Деду то все равно, ему лишь бы тебя в свои соревнования втянуть, а ты завтра весь день лежать будешь, — бабушка с раздражением мешала суп.
— Но я ведь присела… — бабушка только с досадой качала головой, на ее взгляд, девочки должны были вести себя абсолютно иначе: достойно и красиво, а не прыгать, как козы, на ковре.
Саше стало совсем грустно.
— Эх, слабаки! — донесся расстроенный голос деда из гостиной. Похоже «наши» все же проиграли. Послышался щелчок телевизора, и в наступившей, наконец, тишине были хорошо слышны сердитые, удаляющиеся в дальнюю комнату шаги.
На следующее утро встать Саша не смогла. Ноги налились свинцом. Любое неловкое движение вызывало боль. Она лежала в кровати и слушала, как сестра бегает по дому, а мама готовит завтрак на кухне. Саша лежала и думала, как бы ей пройти до ванной, чтобы никому не показать, как ей больно. Признавать, что она была не права, очень не хотелось. Саша была готова присесть еще столько же раз, лишь бы не соглашаться с мамой, что поступила глупо и необдуманно. Вскоре в голове появился следующий план: встать, дойти до двери, облокотиться на нее, передохнуть, зайти в гостиную, поздороваться со всеми бодрым голосом и с улыбкой, быстро добежать до кофейного столика, облокотиться на него, передохнуть и оттуда — в ванную комнату.
Ноги, как на зло, подводили, они совсем не слушались, и сами собой останавливались, предательски дрожа в самый ненужный момент. Если идти по прямой, то еще ничего, ноги словно наполнены странным желе внутри, которое болезненно трясется при каждом шаге, но вот если надо свернуть, даже чуть-чуть… Это с первого раза не получалось, и Саша тихо стонала.
— Мама! С Сашей что-то не так, она ходит странно! — сестра с испугом смотрела на изо всех сил улыбающуюся Сашу, которая опиралась на кофейный столик. На глазах у нее от усилий выступили слезы. Кажется, незаметно и гордо пройти не удастся.
— Ноги болят? — крикнула мама из кухни. — А мы сегодня на пляж идем. На улице жарища.
— Ничего не болит, — Саша постаралась придать голосу уверенности, — все в порядке.
— Ну, раз в порядке, значит тоже пойдешь, — мама вышла и с интересом смотрела на с трудом стоящую дочь.
После недолгого молчания она произнесла:
— Ничего не болит, говоришь? Понравилось с дедом играть?
Саша выпрямилась и двинулась в сторону ванной, тихо вскрикивая, на глаза наворачивались слезы. Было обидно и больно, играть больше не хотелось ни с кем, но где-то внутри было чувство гордости.
Путь до пляжа был долгий, сперва надо было пересечь длинный мост, за ним был парк со скамеечками, где можно было посидеть и передохнуть. Так, парками и скамеечками, Саша надеялась добраться до моря. Она шла, вцепившись в ажурные перила уходящего вдаль моста, и с усилием переставляла непослушные ноги. Мама с сестрой шли впереди обычным прогулочным шагом, который был для нее недостижимой скоростью в этот день. Они удалялись все сильнее и сильнее, а Саша, опустив голову и навалившись всем телом на перила, считала узорчатые завитки на нем. 15 — еще шаг, шаг, шаг. Быстрее, они удаляются! 30 — сил нет, надо передохнуть, повиснув на бортике. Если что, для всех остальных взгляд Саши приковал красивый корабль вдалеке, а вовсе не непослушные ноги и выступившие слезы.
— Мама, она не может идти… — сестра время от времени порывалась подбежать к Саше и помочь, но останавливалась на полпути и растерянно смотрела то в одну, то в другую сторону. Мама оборачивалась на голос сестры и задавала вопрос:
— Тяжело? У тебя что-то болит?
— Нет! — Саша старалась смотреть на нее с улыбкой.
— У нее ничего не болит, ей так нравится, — говорила она сестре. — Тогда идем дальше. Не отставай, Саша, — она разворачивалась и так же неспешно шла вперед до следующего оклика.
Море было далеко, и Саше казалась, что этот путь будет сложнее, чем присесть целых сто раз.