В прошлое заглядывая хмуро,
Вспомню, забывая про дела,
Педагога, что литературу
В нашем классе некогда вела.

Тот предмет, которому учила,
Полюбила с юности она
И от этой, видимо, причины
Коротала жизнь свою одна.

Внешним видом занималась мало,
На уроках куталась в пальто
И меня от прочих отличала,
Сам уже не ведаю за что.

Но судьба любимчиков капризна
И в итоге неизменно зла.
«Пушкин однолюбом был по жизни», —
Как-то раз она произнесла.

«Пушкин был по жизни однолюбом.»
И примерный прежде ученик,
Засмеялся громко я и грубо,
Ибо знал наверное из книг

Вульфа, Вересаева и прочих,
Их прочтя с прилежностью большой,
Что не так уж был и непорочен
Африканец с русскою душой.

Помнится, имевшая огласку,
В дневнике михайловском строка:
«Я надеюсь всё же, что на Пасху…» —
Далее по тексту дневника.

Гнев её внезапный был прекрасен,
Голос по-девически высок:
«Городницкий, встаньте. Вон из класса.
Двойка за сегодняшний урок!»

И ещё ушам своим не веря,
Получивший яростный отлуп,
Снова я услышал возле двери:
«Пушкин был по жизни однолюб.

Женщин на пути его немало,
Но любовь всегда была одна.
В том, что не нашёл он идеала,
Не его, наверное, вина".

Мне её слова понятней стали
Через пятьдесят с лихвою лет.
Замечаю новые детали,
Наблюдая пушкинский портрет:

Горькие трагические губы,
Сединою тронутая бровь.
Навсегда остался однолюбом,
Жизнью заплативший за любовь.