— Ну справилась же, — говорит папа, и я совершенно теряюсь.
Не об этом же история! Она о том, как мне было трудно готовиться к экзамену, и все было непонятно, а учитель ничего толком не объяснял, только ругал за несообразительность. Я как-то разобралась, да. Выстроила по порядку эти иксы-игреки, выяснила, что чему равно, и даже не особенно ошиблась.
Но мне тяжело было, папа! Я об этом хотела тебе рассказать. А еще о том, что мне никто не помог, и ты тоже, между прочим.
А ты говоришь — справилась.
Но это еще что! Потом стало хуже.
Я говорю: «Не хочу, боюсь, трудно…» Ну понятно же, что я имею в виду? Просто прямо же не скажешь: «Папа, сделай за меня». Поэтому приходится так, окольным путем.
И вот я мямлю все это про трудно и страшно, и дергаю плечами, и дрожу губами, и совсем уже вешаю нос, а ты мне что?
А ты мне что?
А ты мне: «Потрудись — и справишься!»
Я обижаюсь, конечно, а как без этого. Обижаюсь, но как-то справляюсь.
Потом уж совсем тяжко. Я так хочу опять быть маленькой, что готова признать себя обиженной и слабой, лишь бы только жаловаться, лишь бы только ты взял и решил мою проблему или хоть просто сказал, что те, другие — дураки и сволочи, иначе не вели бы себя так со мной!
А ты вместо этого говоришь: «Ты большая уже. Сама справляйся, иначе никак».
И тут я как будто разрываюсь. Я-маленькая тянет в одну сторону, я-большая рвется в другую.
А потом я собираюсь обратно, в одно целое, и понимаю: я хочу справиться сама, иначе никак. Потому что я и правда уже большая.
Похоже, ты прав, папа.