Борода из портала
Часы показывать двадцать минут второго ночи…
— И где эта [прелест]ь? — Очень доброжелательно поинтересовалась я.
— Щас будет. — Неуверенно пообещал Ляля, и уставился на входную дверь.
— Почти полвторого уже. Ночи! — Я давила на Лялю фактами, — он уже, наверное, где-то мёртвый лежит, и пахнет ногами.
— Щас будет. — Тоскливо повторил Ляля в триста сорок шестой раз, и как бы невзначай прикрыл руками голову.
— Всё, Лида. Хрен нам, а не Дед Мороз. — Озвучила мою невысказанную мысль Ершова. — Скидывай парадный зипун, убирай в сейф кокошник, отстёгивай накладные волосы и иди спать в ванную. Программа передач на сегодня окончена.
И тут в дверь позвонили…
За пять часов до описанных событий.
— Ляля! Ты деда на какое время заказал? — Юлька кидала в кипящую кастрюлю термобигуди с расстояния в два метра.
— На полпервого. — Крикнул Ляля из прихожей, где уже больше получаса примеривал перед зеркалом три одинаковых зелёных галстука, и никак не мог выбрать подходящий.
— Так в полпервого это ж не дед будет, а говно синее! — Возмутилась Юлька и кинула бигудятиной в Лялю. — Тебе что сказали? На десять заказывай. На десять! После двенадцати деды в три раза дешевле, потому что это не деды уже, а фантомы с перегаром. Денег тебе дали на десятичасового деда, а ты, поди, рублей пятьсот оттуда пропил — вот и результат.
— Не пил я, девки! — Раненой птицей заголосил из прихожей Ляля, и мы обе тут же поняли: пил. Пил, гад. Как минимум, рублей на шестьсот-шестьсот двадцать.
Ляля жил с Юлькиной мамой вот уже пятый год, и по паспорту носил совершенно нечеловеческое имя, начинающееся со слова Иляс и заканчивающееся чем-то похожим на Ибн Мухаммед-Бей. Потому что Иляса, вместе с магнитиками и браслетами от сглаза, привезла из Турции Юлькина мама. Вот так, да. Привезла из отпуска. При этом справедливо рассудив, что данный волосатый сувенир не надо сходу демонстрировать двум взрослым дочерям и одной несовершеннолетней внучке.
Дочери и внучка заподозрили неладное, когда заметили, что каждый вечер их мама и бабушка заворачивает в газету кастрюлю с тушеной бараниной и уходит на улицу, сказав, что идет покормить птичек. И поскольку дочери совершенно точно знали, что в наших широтах не водятся птички, жрущие по два килограмма баранины в день — они призвали мать к ответу.
Из матери получился бы плохой партизан, потому что она не стала кривляться и вопрошать «Какие фашы докасательсфа?» и уже на первой минуте допроса выдала Лялю с потрохами: да, бараниной я кормлю сына турецкоподданного, потомка янычар, которого я привезла контрабандой из Турции и который сейчас живёт на голубятне за углом. Он любит меня и мою баранину. Я женщина и имею право быть счастливой. Мы с Лялей поженились позавчера. Вот кольцо, вот свидетельство о браке, а вот фото, где мы с Лялей бежим по пляжу и по загорающим жирным немцам, счастливо улыбаясь.
В общем, дочерям не оставалось ничего другого, как позволить матери быть счастливой женщиной, не пряча свое счастье от чужих глаз. Так в их доме поселился Иляс, которого домашние ласково называли Лялей. Ляля оказался вполне себе хорошим мужиком, но пьющим. Причём, пить он научился уже в Москве, пока жил на голубятне вместе с бомжами. Напиваясь, имел привычку танцевать турецкие танцы под Верку Сердючку. Вот и все недостатки Ляли. По нынешним меркам — золотой мужик, подарок судьбы.
И этому подарку мы с Ершовой поручили несложное задание: заказать на Новый Год визит Деда Мороза. Для всей семьи и Юлькиной дочки Леры в частности. Бюро заказов Деда Мороза находилось в соседнем квартале, но самой Юльке отчего-то было лень туда ходить. Юлькина мама аккурат за неделю до Нового Года отбыла в срочную командировку в Испанию и до сих пор оттуда не вернулась. А вот Ляля очень любил русскую зиму и готов был круглосуточно штурмовать сугробы с декабря по март включительно. Потому ему была выдана приличная сумма денег на приличного Деда Мороза, которому полагалось прибыть в Юлькин дом в приличном виде и в приличное время. Ничего сложного для непьющего человека. А наш Ляля был совсем не из таких.
— Ну, спасибо тебе, папа-джан! — Юлька поклонилась Ляле в пояс, кинула в кастрюлю очередную бигудятину, промахнулась мимо, и ругнулась. — Блинн!
— Такой красивый, а ругаешься. — Побранил Юльку из-за угла Ляля. — Нехорошо.
— Это я ещё без бигудей. Была б в бигудях и накрашенная — вообще отбуцкала. — Похвалилась Ершова.
— А у меня есть нож. Нож, приносящий смерть и расчленение. — Филосовски и издалека поддержала я Юльку, не переставая разделывать на газете селедку. — И если твоего деда принесут в три часа ночи пьяные милиционеры — я пущу его в ход.
В прихожей хлопнула закрывающаяся входная дверь, а на зеркале остались сиротливо висеть три зеленых галстука.
— Дед Мороз! Дед Мороз! — Захлопала в ладошки Юлькина дочка, забралась на табуретку, подтянула праздничные колготки, и приготовилась прочитать Деду новогодний стих.
— Наконец-то. — Юлька поправила поролоновый лифчик, мельком посмотрела на себя в зеркало, и подошла к двери. — Ктооооо таааам?
За дверью молчали. Ребенок снова подтянул колготки. Ляля вздрогнул. Юлька откашлялась и повторила попытку придать нашей вечеринке оттенок новогодней сказки.
— А кто там такоооооооой? А это, наверное, Дедушка Мороз-Красный-Нооооооос? Который пришёл поздравить хорошую девочку Лерочку?
— Буээээээээээээ… — Послышалось из-за двери, после чего Ляля моментально протрезвел и рванул к окну, забыв, что квартира находится на шестнадцатом этаже, Юлька побелела лицом, а Лерка наивно спросила:
— Там Серый Волк?
— Там Синий Скот. — Я погладила ребёнка по головушке, и взяла её на руки. — Пойдём, детка, баиньки. Дедушка придёт к тебе завтра, обещаю.
— Не пойду! — Лерка вывернулась из моих рук, и побежала к двери. — Мама, открой!
— Лера, не надо… — Юлька не сводила глаз с Ляли, воюющего с заклеенной газетой оконной рамой, и жгла отчима лучом ненависти. — Это кто-то ошибся дверью.
— Там Дед Мороз! — Настаивал ребёнок. — И Серый Волк.
— Никого там нет! — Отчаянно крикнула Юлька, и загородила телом входную дверь. — Никого!
— Кто стучится к вам домой, с белой пышной бородоооооууээээ… — снова стошнило кого-то за дверью, а Лерка закричала:
— Дед Мороз! Дед Мороз! — И заняла исходную позицию на табуретке.
— Открывай. — Обреченно посоветовала я Ершовой. — Не делай ещё хуже.
— Куда хуже-то, Лида? — В Юлькиных глазах плескалась паника. — Оно же щас моему ребёнку психику поломает на всю жизнь. Это ж какие деньги потом на невропатолога придется потратить, на логопеда и на врача, который по энурезам специализируется? А у меня таких денег нет!
— Открывай! — Нетерпеливо крикнула с табуретки Лерка, а я отодвинула Юльку от двери, и открыла портал в мир неведомой хни.
Из портала выглянула ватная борода, украшенная жеванными маслинами, горошком Бондюэль и морской капусткой. Юлька всхлипнула.
— Полночь прОбила уже, дедмороз спешит к тебе. — Раздалось из бороды, после чего на ней прибавилось капусты.
— Господи! — Искренне перекрестился на икону святой Матронушки сын турецкоподданного и потомок янычар.
— Иди-ка сюда, сука! — Не выдержала Юлька и храбро вцепилась в неприятного вида бороду. — Где Снегурочка, [прелест]ь? Где паспорт твой? Жалобная книга где, говноед ты старый?!
— Кто стучится к вам домой с белой пышной… — Снова завела борода, и Юлька, с криком «Откуда ты это сказал?» — двумя руками заткнула бороде потенциальный рот. Судя по расширившимся на пол-лица Ершовским глазам — удачно.
— ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ! — Зарыдала на табуретке Лерка.
— Денег на невропатолога нееееееету! — Поддалась панике Ершова.
— Господи! — Не успокаивался Ляля, крестясь слева направо на Леркин постер с телепузиками.
— Ребенка унесите, слабонервные люди. — Я сняла Лерку с табуретки и вручила её Ершовой. — И янычара уведи, пока он своими ритуалами демонов не вызвал.
Из портала по-прежнему торчала узорчатая борода, и нога в рваном носке.
— Иди сюда, желудочный. — Я схватилась за ногу и попыталась втащить все остальное в квартиру. Судя по тяжести, всё остальное весило килограммов сто, не меньше.
— Джингл белс, джингл белс, джингл ол зе веееей! — Взвыла борода, на секунду замолчала, и добавила. — Валенок верните, бл… Пятке холодно.
— Все вернем. — Пообещала я, наполовину затащив тело в квартиру. — И валенок вернём, и Аляску, и коммунизм. Но потом. А сейчас я тебя отъежжу праздничной салатницей, пырну ножом, несущим смерть и расчленение, и буду заталкивать тебе в рот бороду, пока не задохнешься.
— ВДВ не сдается! — Крикнула борода, и сделала попытку лягнуть меня ногой.
— Вэлкам, пуся, в салон Анны Павловны Шерер. — Я втащила [прелест]ь целиком в квартиру, и захлопнула портал в мир неведомой хни. — Тут тебе щас поиграют на клавесине и арфе, зачтут лирику Тютчева и дадут сигару. Но для начала, конечно, отп…
Борода закудахтала, и попыталась отползти в угол, но я уже яростно в нее вцепилась, и сдернула, явив миру подозрительно знакомое хлебало.
— Здрасьте. — Я даже не удивилась. — Все пьешь, паскуда? Кто ж тебя в дедморозы-то взял, [прелестн]ь синерылую? Или это профсоюз от общества слепых? Юль, иди сюда, к тебе гости.
— Какие?! — Надрывно всхлипнула из детской Ершова. — Снегурочка, Пасхальный кролик с яйцами и блюющий олененок Бемби?
— Лучше. Серега Пышкин при всем параде. Нарядный как скаут: шуба плюшевая, носки в дырах и борода в горошек. Парень явно в тренде.
— Так не бывает. — Юлька высунулась в прихожую и покачала головой. — Я не верю. Это не Пышкин, а просто Человек, Очень Похожий На Пышкина. И отдаленно — на бухого в разноцветную вермишель Деда Мороза.
— Ершоооооова, гр[забавн]ый ты рооооот! — Распахнул из угла объятия Дед Мороз, — Сколько лет, сколько зим… Я у тебя переночую?
— Щас. — Юлька прикрыла за собой дверь и зашипела. — Быстро вали отсюда, обрыган нарядный. Три года уж Всевышнего благодарю за тот светлый день, когда ты ушел за пивом и до этой минуты числился в моих надеждах как сожранный бомжами.
— Ты не права. — Посуровел Пышкин, попытался принять вертикальное положение, но только шкрябнул по полу голой пяткой, выбив искру. — Я тебя любил.
— Да ну? — Искренне восхитилась Юлька. — А пальто моё каракулевое пропил, поди, от любви неистовой? А шесть простыней со штампами «Второй городской морг» ты мне на Восьмое марта тоже подарил, любовью терзаемый? А яйцеварку в кредит по Лялиному паспорту ты нахрена ж взял?
За моей спиной скрипнула дверь, и в прихожей запахло грозой.
— Пыыыыышкин! — Плотоядно улыбнулся Ляля и стал медленно наматывать на кулак зелёный галстук. — Яйца пришел поварить? Яйцеварки-то у нас нету, уж не обессудь. Но мы их так, по старинке, в кипяточке.
— Мама! — Заорал Пышкин и зашкрябал по полу пятками, высекая искры и щепки.
— Мама в командировке. — Ляля улыбнулся ещё шире. — Свидетелей нет. Лида, тащи свой гарпун, приносящий добро и свежесть, или как там ты его называешь. Будем делать плов и варить яйца.
— Пустите! — Голосом Робертино Лоретти заорал Пышкин, и пополз к входной двери. — Я никому ничего не расскажу, честное слово!
— Да кто ж тебе поверит ещё? — Хмыкнула Ершова. — Режь его, Ляля. Режь крупно, кубиками.
Останки Деда Мороза молниеносно приняли стоячее положение, дернули дверную ручку, и вывалились обратно в портал неведомой хни, где, судя по звукам, упали в шахту лифта.
Мы немного помолчали.
— С Новым Годом, да? — Неуверенно улыбнулся Ляля
— Пойду поем колбасы. — Разрядила обстановку я.
— Мама, я описалась! — Закричала из детской Лерка
— Нигребу, где взять денег на врача-энурезника. — Подвела итог Ершова. — Но Нового Года это не отменяет. С новым счастьем!