Пора ночная. Мне на работу.
Луна и звёзды на небосклоне.
Чуть потянулся, прогнав зевоту.
Ну, всё, проснулся. Вставай же, соня.

Я заставляю себя умыться
Уже почти что на автомате.
Почуял запах. На кухне пицца.
Пожалуй, мыться сегодня хватит.

Иду неспешно, неровным шагом.
Почти бесшумны движенья лапок.
Шерсть дыбом сразу. Сулит напрягом,
Возникший рядом, хозяйский тапок.

А вот и кухня, здесь аккуратно.
Спина всё помнит. Печальный опыт.
И уши тоже, за них обратно
Тащили с кухни. И попа помнит…

Глазам не верю и щемит сердце.
Меня здесь, видно, не уважают.
Открытой просто оставить дверцу
Не в холодильник, в ворота рая.

Блок «Осторожность» в мозгу разрушен.
Забрался в недра усатой рожей.
Печальный опыт забыли уши,
Спина забыла и попа тоже.

Икра, сосиски, паштет, сметана.
Глодал в нирване крыло у гуся.
К концу внезапно пришла нирвана.
На сервелате я поскользнулся.

Влекомый силой вниз притяженья,
Не мог, однако, с гусём расстаться.
Свистящий тапок, по телу жженье.
Назвали гадким. Ну, это вкратце.

Я обращаюсь к суду Женевы:
«Меня насильно лишают дома!»
Эй, миротворцы, Гринписы, где вы?
Но нет ответа. Как-то знакомо.

Последний способ. Я замяукал.
И дрожь по телу — такая малость.
Ага, заплакал? Помайся в муках
Стыда. Котлету гони за жалость.