СЛУЧАЙ В СИБИРИ.

Пока пою, пока дышу, любви меняю кольца.
Я на груди своей ношу три звонких колокольца.
Они ведут меня вперед и ведают дорожку,
Сработал их под Новый Год знакомый мастер Прошка.
Пока дышу, пока пою к пачкаю бумагу
Я слышу звон. На том стою. А там глядишь — и лягу.
Бог даст — на том и лягу.

К чему клоню? Да, так, пустяк. Вошел и вышел случай.
Я был в Сибири. Был в гостях. В одном веселой куче.
Какие люди там живут! Как хорошо мне с ними!
А он… Не помню, как зовут. Я был не с ним. С другими.
А он мне — пей! — к жег вином. — Кури? — и мы курили.
Потом на языке одном о разном говорили.
Потом на языке родном о разном говорили.
И он сказал: — Держу пари — похожи наши лица,
Но все же, что ни говори, я — здесь, а ты — в столице,
Он говорил, трещал по шву: мол, скучно жить в Сибири.
Вот в Ленинград или в Москву…
Он показал бы большинству
И в том и в этом мире.
— А здесь чего? — Здесь только пьют,
Мечи для них бисеры. Здесь даже бабы не дают.
Сплошной духовный неуют
Коты как кошки, серы.
— Здесь нет седла, один хомут.
Поговорить — да не с кем.
Ты зря приехал. Не поймут.
Не то, что там — на Невском.
— Ну как тут станешь знаменит -Мечтал он сквозь отрыжку,
— Да что там у тебя звенит,
Какая мелочишка?

Пока я все это терпел и не спускал ни слова,
Он взял гитару и запел. Пел за Гребенщикова.
Мне было жаль себя, Сибирь, гитару и Бориса.
Тем более, что на Оби мороз всегда за тридцать.
Потом окончил и сказал, что снег считает пылью.

Я встал и песне подвязал оборванные крылья.
И спел свою, сказав себе: — .Держись! — играя кулаками.
А он сосал из меня жизнь глазами — слизняками.
Хвалил он: — Ловко врезал ты по ихней красной дате.
И начал вкручивать болты про то, что я — предатель.
Я сел, белее, чем снега. Я сразу онемел как мел.
Мне было стыдно, что я пел. За то, что он так понял.
Что смог дорисовать рога, что смог дорисовать рога
Он на моей иконе.

— Как трудно нам — тебе и мне — шептал он,
Жить в такой стране и при социализме.
Он истину топил в говне.
За клизмой ставил клизму.
Тяжелым запахом дыша,
Меня кусала злая вша.
Чужая тыловая вша.

Стучало в сердце. Звон в ушах.
— Да что там у тебя звенит?
И я сказал: — Душа звенит. Обычная душа.
— Ну ты даешь… Ну ты даешь!
Чем ей звенеть? Ну ты даешь —
Ведь там одна утроба.
С тобой тут сам звенеть начнешь,
И я сказал: — Попробуй!
Ты не стесняйся. Оглянись. Такое наше дело.
Проснись. Да хорошо встряхнись. Да так, чтоб зазвенело.
Зачем живешь? Не сладко жить. И колбаса плохая.
Да разве можно не любить?
Вот эту бабу не любить, когда она такая!
Да разве ж можно не любить?
Да разве ж можно хаять?

Не говорил ему за строй. Ведь сам я — не в строю.
Да строй — не строй. Ты только строй. А не умеешь строить- пой
А не поешь — тогда не плюй. Я — не герой. Ты — не слепой. Возьми страну свою.
Я первый раз сказал о том, мне было нелегко.
Но я ловил открытым ртом родное молоко.
И я припал к ее груди, я рвал зубами кольца.
Была дорожка впереди. Звенели колокольца.
Пока пою, пока дышу и душу не душу.
В себе я многое глушу. Чего б не смыть плевка?!
Но этого не выношу. И не стираю. И ношу.
И у любви своей прошу хоть каплю молока.