Ох, прогремела наша деревня Охрябино на всю планету. Ох, прогремела. Звон стоял — затыкай уши. А Ленька Лепешкин, так вообще звездой стал. Свезло парню. Вовремя из запоя вышел. Как будто что-то почувствовал, а, может, здоровье закончилось. Дуракам и пьяницам везет. А Ленька — не дурак. Теперь в новый запой ударился. Конечно, после таких — то событий и курица запьет.
В нашу деревню киношники приехали. Фильм снимать. Ну, не весь, конечно. Эпизоды некоторые. Места у нас конечно красивые. Больше — то и нет ничего особенного.
Старики говорили, что последний раз в нашей деревне такой раздрай стоял, когда барин проезжал мимо из Москвы в Сибирь. В ссылку. Видно, что-то с властями не поделил или не поделился. Так тогда вся деревня на улицу высыпала, хоть одним глазком на барина посмотреть.
А когда кино приехали снимать, тут уж, каким одним глазом — кончай работу, айда поглядим. Даже слепой Никодим прибежал.
Короче в день съемок жители деревни на все забили. С утра место бы поудобнее занять, а при случае и помочь чем.
Один эпизод снимали в огороде, где главный герой встречается с героиней.
Огород выбрали у Матюшкиных. Вот, блин, свезло. Они на радостях сразу детям одежку купили и на газету подписались под будущий гонорар. Правда, соседка Матюшкиных, тетка Пелагея попыталась переубедить режиссера в правильности выбора, но тот ответил, что, возможно, по сценарию огород потом придется сжигать, так она сразу с выбором-то и согласилась.
И вот снимать начали. Все закрутилось, завертелось. Герои в огороде расположились, осветители свет настроили, девчушка уже хлопушку приготовила — сигнала ждет.
Под эту суматоху и Ленька Лепешкин подвалил. Скромно так, без фанфар. Он подумал, что собрание или помер кто.
Прозвучала команда: «Начали», и тут же режиссер заорал: «Стоп!!!» и несколько крепких выражений, за которые сорвал бурные аплодисменты от наших мужиков.
— Почему пугала нет в огороде? По сценарию должно стоять пугало! Где оно? Ну, дал бог помощников.
И пояснил, какие помощники ему достались, чем еще раз сорвал аплодисменты.
Все забегали, засуетились. Где сейчас чучело взять? А тут еще оператор претензии предъявляет: «У меня солнце уходит. Еще полчаса и я за качество не ручаюсь».
Вдруг кто-то из съемочной группы закричал: «Так вот же чучело стоит, даже и гримировать не надо. И показывает пальцем на Леньку Лепешкина».
Показывать пальцем некультурно, но напряженность ситуации расслабляла.
А Ленька и не понял ничего. Он от месячного запоя только отходить начал, поэтому только поклонился всей честной толпе в пояс.
Режиссер посмотрел на него и переглянулся с оператором. А чего там переглядываться? Если честно, то вид у Лепешкина был еще хуже, чем у пугало. Морда цвета перепревшей соломы, безобразная щетина, волосы торчком во все стороны, а самое главное взгляд безобразный, ничего не имеющий с человеческим.
Одежда Леньки тоже не требовала каких-либо доработок. Он каждое лето в одной и той же рубахе ходил и в спортивных штанах. Мы-то привыкли к такому прикиду, ну ходит и ходит, может, человеку удобно и не жмет. Но на режиссера сильно подействовало. Он даже улыбнулся сдержанно. А оператор, так вовсе заржал.
Тут к Лепешкину подбежала девушка и заговорила с ним задушевно, по-человечески. С Ленькой так последний раз мама разговаривала, когда он пошел в первый класс. Ну, он и проникся, растаял и дал согласие, не представляя всех трудностей актерской работы.
А тут еще мужики подзадоривают:
— Не боись, Ленька, не выдай!
— Не опозорь охрябинцев!
— Даешь Охрябино — кузницу талантов!
— Ленька, гад, не забудь с гонорара пять рублей отдать!
— Ленька, шляпу мою возьми, пусть хоть она в кадр попадет. Задарма отдам, после угостишь.
Лепешкин ломаться не стал, выразил свое согласие, но намекнул, что долго пролежал по причине болезни и сил у него не так много, а лекарств и нет уже никаких.
Девушка понимающе кивнула, подбежала к режиссеру, еще раз кивнула и успокоила Леньку.
— Режиссер разрешил вам штатную порцию по смете до съемок выдать, чтобы легче было сыграть, а вы уж побудьте пугалом, чего вам стоит, тем более роль без слов и спецодежды по размеру не нужно. Просто повесите немного, пока мы эпизод снимаем.
Ленька ни черта не понял про штатную порцию до съемок, но нутром прочувствовал, что ему нальют. Нутро не подвело.
На глазах всех охрябинцев Леньке налили полный (ого!) стакан и он в один дых освободил посудину, еще и языком со стенок слизнул. У мужиков даже кадыки заходили.
— Если бы я знал, что такой расклад будет, я бы тоже пугалом постоял.
— А, я бы и за полстакана.
— А, я братцы за такую милость, так бы себя уделал, мама бы родная не узнала.
— Да, она у тебя померла давно…
— Ну, вот если бы воскресла, то точно, не узнала бы. Да, свезло Леньке, эка сколько счастья привалило.
А Леньку Лепешкина под разговоры на шест насадили. Да какой шест, на крест повесили. Руки в сторону, ноги вмести — ну, вылитый Иисус Христос, только ликом не вышел. Намертво привязали, чтобы во время съемок случайно не свалился. А Ленька и не рыпался. Глаза вытаращил как филин, ему же закусить по смете не дали. Хотел он хоть водички попросить на запив. Но тут режиссер заорал: «Тишина!» И еще добавил. За что ему мужики молча зааплодировали, а бабы покраснели.
Ленька понял, что процесс пошел и проявил силу мужества. Мужики это тоже заоценили и, чтобы помочь Лепешкину дружно выдохнули.
Эпизод сняли быстро. И так же быстро вся съемочная группа побежала на речку, снимать другой эпизод. Оператор все повторял, что солнце уходит. Все охрябинцы убежали за съемочной группой, надеясь, что на речке эпизод интереснее будет. Что актрисы на берегу в рейтузах сниматься будут.
Один Ленька Лепешкин остался в огороде. Он пока все расчухал, и позвать на помощь уже было некого. Даже собаки убежали. Так и остался висеть, проклиная свою актерскую долю и свое согласие на штатную долю, не просчитав последствия.
Дернулся было, да затих на жарком солнышке.
О Леньке Лепешкине вспомнили только под вечер. Двое. Кузьма с Петром мимо проходили напрямки через огороды и стоны услышали. Стоны показались знакомыми.
— Никак Ленька стонет.
— Да, не стонет. Ревет, аж, сердце в горло втягивается.
— Похоже, и где-то рядом.
— Да, не рядом, а сверху, — раздалось в тишине. — Водички бы попить, а то руки занемели, и тело совсем не чувствую, а языком доски можно стругать.
Кузьма с Петром подняли головы и увидели бедолагу.
— Во, как! Что с людьми тяга к искусству делает? Висит, ведь, как артист настоящий. А это Ленька Лепешкин, только трезвый.
— Кузьма, Петр, отвяжите Христа ради, не дайте сотвориться неблагоразумию. — Поперло у Леньки что-то из школьной программы. То ли литературы, то ли истории.
— Видите, я тут вишу, нет висю. Подвязали меня и забыли. Восстановите справедливость, не дайте затуманить мои мозги бессмысленным времяпровождением.
Ленька как осознал, что произнес, даже поперхнулся: как бы мужики не посчитали его окончательно деградированным. Однако Кузьма с Петром даже и не пытались ничего-то понять. Они ведь не висели полдня под палящим солнцем: ноги вместе, руки — врозь. Они под шумок съемок флягу браги на двоих оформили. Для них съемочный день даже очень удался.
Хоть мужики и прониклись к Ленькиной индивидуальности на весь размах своей душевной сознательности, но ситуацию не испортили.
В смысле не испортили ситуацию по сценарию. Если Ленька до сих пор еще висит, значится, так и надо — ну, и пусть пока повисит. Не было команды снимать Лепешкина с утвержденного места. Кто их знает, киношников, может, завтра снова потребуется пугало, а такую фактуру, как Ленька Лепешкин, уже и не сыскать. Раз подписался на такой гонорар, что ему отлили, то и потерпеть можно.
— Братцы, ну отвяжите, — взмолился горе-артист.
— Ну, это конечно, мы бы в раз, да как бы сюжетную линию не поломать, — произнес Кузьма и смачно сморкнулся.
— Ага, — поддакнул Петр. — А вдруг съемки ночные будут? Хвать, а тебя нет. Где ж тебе дублера сыскать в такое-то время? Опять на нас свалят срыв мероприятия. Так что повиси до утра. А мы разузнаем, как, что и почем. Напомним о тебе. Если скажут снимать, то мы, сам знаешь, непременно.
— Точно, — подтвердил Кузьма. — Ты уж потерпи чуток. Скоро светать будет, нутром чую.
Ленька взмолился:
— Ну, хоть водицы испить принесите воды колодезной. Помру ведь.
— За водой сейчас идти, обратно ноги не понесут. А вот бражка еще осталась. Пригубишь?
Лепешкин аж так заелозил, что чуть реквизит не сломал.
— Что ж вы внебрачные дети хромой кобылы до сих пор молчали? Наливай по полной, может еще и дотяну до следующего дубля.
Кузьма встал на четвереньки, Петр взобрался ему на спину и влил полный ковшик Леньке в засохшее нутро. Как на землю полил. Ленька даже и не глотал. Рот открыл шире ковшика.
Ох, не подвело чутье Кузьму с Петром. Ох, не подвело.
Утром в деревню приезжает взмыленный оператор, весь расстроенный и волнительный.
— Не получился у меня крупный план пугала, — говорит. — Весь сюжет фильма теряется. Подавайте сюда вашего артиста. Мы его снова привяжем, и по — новой заснимем.
— А чего его привязывать? — отвечают ему охрябинцы. — Он как висел, так и висит до сих пор. Сказал, что без команды режиссера ни за что не уйдет.
Оператор даже офигел. Подумал, что тут шутки такие. А как увидел Лепешкина в той же позе, так еще и офонарел.
— Не может быть, — не поверил своему счастью оператор.
И тут же дал команду своим ассистентам поощрить Леньку из своих запасов.
Кто-то из особо недоверчивых читателей может воскликнуть: «Не может быть! Не верю!»
Тоже мне, Станиславские.
Да может, может. У нас в Охрябино, если уж за что взялся, так умри, да сделай. Так уж с детства воспитали, такие рельсы проложили, такие прочные сваи вбили.
Когда фильм был готов, в нашей деревне премьеру устроили. Перед показом на каком-то международном кинофестивале. Все пришли. Кроме Леньки Лепешкина. Он после таких съемок в новый запой ударился. Не выдержал трудностей киноискусства.