В тот день высоким обществом старух
Я был допущен к бубликам и чаю.
Царил, спасённый ото всех разрух,
Естественной изысканности дух,
Какой я нынче редко замечаю.

О лучших людях времени того
Мне говорило лучше летописца
Воспитанное тонко озорство,
Скрываемое тонко любопытство.

И для меня, чья речь бедным-бедна,
Как дом, который кем-то обворован,
Почти как иностранная была
Забытость чисто русских оборотов.

Старухи были знамениты тем,
Что их любили те, кто знамениты.
Накладывал на бренность птичьих тел
Причастности возвышенную тень
Невидимый масонский знак элиты.

Не вмешиваясь в этот разговор,
И чувствовал себя порой от взгляда
Нелепым, как мытищинский кагор
В компании «Клико» и «Монтильядо».

Но обвинить их в барском чём-нибудь,
Ручаюсь — было б это, право, скотство.
В их превосходстве не было ничуть
Плебейского сознанья превосходства.

А сколько войн, их души не спаля,
Прошло по ним в своих пожарах гневных:
Две мировые, и одна своя,
И тыщи беспожарных, ежедневных.

В какие дали кара их гнала!
И в проволочном скрежете, рычанье
Мне виделись — Инта, Караганда,
Над чопорными чашечками чаю.

К старухам не пристал налёт блатной,
И в стеганках, служивших им без срока,
Одёргивали чей-то мат блажной
Надменным взором незнакомок Блока.

И, мёрзлый грунт копая дотемна,
Когда их вьюги страшные шатали,
Прославленные чьи-то имена
По праву уменьшительно шептали.

Страна сверхскоростей и сверхнаук,
Сверхфизиков, сверхлириков, сверхстроек,
Россия, ты ещё — страна старух,
Быть может, сверхпрощающих, но строгих.

…В воротничках немодных отложных,
Почти бесплотны, чай старухи пили,
Но благодарно видел я, что в них
Воплощены черты России были.

Я слушал их, весь обращённый в слух.
А что они от нас ещё услышат?
Хочу писать я — для таких старух,
Для девочек пускай другие пишут.
Евгений Евтушенко
1966 год