Власов Соленые радости Издательство «Советская Россия», 1976 г.
Первым подходом в толчковом упражнении я обеспечил себе победу на чемпионате Москвы. У меня в запасе оставались две зачетные и одна незачетная попытки.
Поречьев (тренер) прибавил к штанге семь с половиной килограммов — это был новый всесоюзный рекорд. У меня никогда не было рекордов.
Флаги теребил сквозняк. Помост пугал одиночеством и белизной.
Я не чувствовал веса и от волнения перетащил штангу. Она ударила меня сверху, когда я уже был в «седе».
Я буквально вылетел с весом на прямые ноги. Я очень суетился. И лишь избыток силы спас меня от срыва. Я работал резко и неточно, но сила исправляла погрешности.
Не приняв устойчивого положения, я послал штангу наверх. Я работал неряшливо, но отчаянно. Штанга легла на прямые руки. Все произошло мгновенно. Рекорд был мой!
Не успел я шагнуть с помоста, как кто-то схватил меня за руку. Сначала я не понял, что нужно этому человеку. Но он дергал меня за руку и кричал: «Иди на мировой!»
Я почувствовал растерянность своей улыбки. Этот мировой рекорд был рекордом самого Торнтона! Он превышал мое лучшее достижение на двенадцать с половиной килограммов! В любом случае нужно несколько лет, чтобы пройти это расстояние. Этот рекорд был моей мечтой. Только мечтой.
Я не прикасался к грифу, а чувствовал тот вес. И как он прессует. И как я задыхаюсь в «седе». И как он может разбить суставы, если опоздать с подворотом локтей. Я уже повреждал запястья. Это движение следует выполнять мгновенно и без сомнений. Надо успеть с движением за ничтожное время. Надо успеть обойти гриф в подрыве и принять его на грудь. Если замешкаешь, штанга погонит локти вниз и они упрутся в бедра. И я сжался в предчувствии боли.
«Иди на мировой!» — твердили уже все.
Я оглянулся. Поречьев должен был выручить. Поречьев невозмутимо смотрел на меня.
Я выдавил: «Ставьте рекорд».
Публика отшатнулась. По залу зашелестели мои слова. Все торопливо кинулись на свои места.
Я не стал уходить за кулисы. Я стоял и смотрел, как собирают штангу. Я все время чувствовал огромность будущего «железа». Я улыбался, но улыбка была жалкой. Кто-то поправлял лямки моего трико. Кто-то насыпал канифоль и заставил меня растереть ее штангетками. Это было необходимо для «ножниц» в посыле. Ноги стопорятся липкостью канифоли. Кто-то заставлял меня вдыхать нашатырный спирт.
Поречьев выдрал из-под трико полурукавку и натирал растиркой спину. И уже совсем ни к чему кто-то заставил меня пожевать лимон.
И все твердили: «Давай мировой!»
Я смотрел на штангу и не смел думать о победе.
По стеклам сыпался снежок. Белой пылью срывался с оконных переплетов.
Я терял себя и не знал, что делать.
Судья назвал мое имя. Зал встрепенулся и замер. И я остался совсем один.
Штанга была чужой. И я не знал, как приладиться к ней. Я был обречен. Я чувствовал себя обреченным. Но я должен был пройти через обреченность. Теперь уже поздно — я должен был войта под «железо».
Это был просторный спортивный зал, в центре которого стоял помост. В крашеном коричневом полу отражалось ненастное небо. Места за судейскими пультами занимали новые судьи.
Пот пощипывал кожу. Я промокнул лицо полотенцем. Подошел к помосту. Высушил руки и грудь магнезией. Это был не порошок, а цельный кусок магнезии. Я натер им грудь. Потом стряхнул с груди крошку и втер в ладони.
Я не знал, как быть, и отодвигал время встречи с «железом».
Я очень медленно вышел на помост. Захрустела канифоль. Я раздавил ее и еще раз натер ботинки. Я казался себе нелепым и ненужным.
Я опустил руки на гриф, не зная, как приладиться к этому «железу». Гриф был тяжел и глух надетыми дисками. Я наметил взглядом линию ступней, опробовал равновесие.
Не было привычных чувств. Я не знал, как вести себя. Я принял старт. Когда боишься веса, всегда сгибаешь руки. Мои руки были согнуты.
Я прясел, как для толчковой тяги. Я поймал себя на том, что готовлюсь к толчковой тяге, а не собираюсь брать вес. И я, как в предельной тяге, замедленно потянул вес ногами. Уже почти со старта руки подхватили вес на «крючки» — даже толчковую тягу я выполнял неверно. Страх навязывал ошибки.
Я ощутил согнутость рук — вес дернул их и распрямил, но я грубо нарушил очередность включения мышц и потерял в скорости.
Тяжесть отозвалась в пояснице. Спина противоестественно и больно подалась вперед.
И я снова нарушил очередность усилий — опять согнул руки. Я попытался разогнать вес руками. Но это было невозможно. Сначала инерцию веса преодолевают самые мощные мышцы. Я опередил включение мышц спины, сократив время их приложения.
Вес завис у колен.
Я подхватил его спиной, потом снова руками и уже в самом последнем усилии ударил его мышцами голеностопов.
Вес натянул мышцы.
Я пошел в «сед». Я уже знал, что не возьму вес.
Штанга была впереди и не освобождала мышцы. Я не был готов для ухода. Вес давил меня, не отпускал. И, упираясь в него, я пошел вниз.
Руки провернули гриф. Я отметил, что вес впереди, но высоко. Невероятно замедленной тягой я все же сумел вытащить его достаточно высоко. И так достаточно, что, если бы я захотел, он стал бы моим. Однако я уже со старта исключал эту возможность.
Я сразу расправил мышцы и попытался вернуть штангу на свою траекторию.
Вес упал на грудь. Я даже вздрогнул от неожиданности! Я не мог допустить и мысли, что подниму его.
И я потащил вес наверх. Я чувствовал, что вынужден буду выпустить его и не мог расстаться с ним.
Зал застонал.
Но никто, кроме меня, не понимал, что вес впереди. Я уже почти встал. Рекордное «железо» уже почти было моим!
Я продирался наверх. Центр тяжести штанги отваливался от меня. На какое-то время я еще мог удержать штангу сопротивлением мышц спины. Но штанга отклонялась, и я уступал этому движению.
Я выронил штангу.
Вес мог быть моим — я задохнулся от этого чувства! Жестом я показал судье-фиксатору, что использую третью попытку.
Опять я не пошел в раздевалку. Я расхаживал перед помостом, восстанавливая дыхание.
Я слышал чужие руки — сразу несколько человек встряхивали мои мышцы. Потом меня заставили сесть. Я обмяк на стуле и закрыл глаза.
Поречьев массировал мне бедра и перечислял мои ошибки. Я открыл глаза. Лицо его было злым и недовольным.
Я посмотрел на штангу.
Я слышал гул зала, но не видел людей. Снег выбелил стекла. Потом стал выбеливать свет в зале.
Меня убеждали не спешить. Еще не истекло время отдыха. Но я вырвался из рук. Этот белый воздух был очень горяч.
Я услышал все свои мышцы. Я нашел себя в этих мышцах. Я узнавал каждое движение. Я становился этим движением. Я выводил нужные мышцы, обозначал расслаблением нужные мышцы. Я вымерил хват. Насечка вгрызлась в ладони. Штанга была натуго затянута замками. Она оторвалась от помоста, не звякнув. Прежние сомнения помимо воли вывели штангу вперед. И тяжесть сразу уперлась в спину. И я почувствовал, что вот-вот не выдержу напора и клюну корпусом.
Но я узнавал напряжения. Я опробовал их всего несколько минут назад. И я стал возвращать «железо» на выгодные рычаги. Мышцы захватывали тяжесть. И я привычно разворачивал усилия, чувствуя, как штанга уступает мне.
И когда я вышел на подрыв, я почти выправил ошибки. Я вынужден был лишь начать подрыв раньше. И когда я услышал штангу в высшей точке подрыва, она совсем мало весила! Я мог ею управлять!
Однако я пошел в «сед», не доверяя этому чувству. Я приготовился к удару, а гриф послушно лег за ключицы. От неожиданности я всхрапнул.
Я был полон движением работающих мышц. Я воспринял рев зала телом. Я ощутил его дрожанием воздуха, пола. И этот гул стал повелевать мной.
Я рванулся вверх из «седа» — и зал застонал. Я опять ощутил этот стон всем телом. Я подчинялся воле зала и взламывал сопротивление воздуха, взламывал…
В ногах таился запас силы — я это вдруг понял! И я начал выпрямляться увереннее, не опасаясь потерять вес.
Я выпрямился — и зал охнул. И сразу стало тихо. Так тихо, что я услышал, как сипит воздух в моих губах.
И окна надвинулись. Я видел, как расширяются эти окна. Сначала я различал переплеты, отблеск стекол, а потом все стало лишь белым свечением. Белый свет заливал зал, всю пустоту зала. Я коротко присел и послал штангу вверх.
И уже в последний момент, когда было поздно изменить движение, я поймал себя на том, что опять не поверил себе и перестраховался. Я послал штангу вперед так, чтобы было удобнее бросить. Я исключил фиксацию веса из своего действия.
И я услышал штангу там, наверху. И понял: она подчинилась, я держу ее, но сейчас она завалится вперед.
Я подал плечи и рванулся за весом. Он мотал меня по помосту, а я подгонял себя под него. Штанга била меня, а я подставлял себя. Я боролся, испытывая возрастающую уверенность. Я ненавидел это «железо», клял его. В мозгу чеканились бранные слова. Я гасил болтанку и входил, входил под гриф.
И по тому, как ударил меня воздух, я понял: победа! Зал кричал исступленно, протяжно. И в моих мышцах уже не было ни болей, ни чрезмерного напряжения. Вес лежал точно и неподвижно…
____________________
«Ты спросишь, кто велит?
— Всесильный бог деталей,
Всесильный бог любви,
Ягайлов и Ядвиг.

Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, — подробна."
Будто Пастернак писал о прозе Ю.Власова.-Подробной чувственности. Человеческой.