Первый день застыл как льдина.
Тьма врезалась нестерпимо
Мне в глаза. Необратимо
Мысли сорвались в галоп.
И теперь в морщинах лоб.

Что же дальше? Жизнь — не песня.
Все так глухо, все так пресно.
Клялся мир быть интересным,
Но, сказав однажды «стоп!»,
Девичий наморщил лоб.

Я стою. И руки пляшут.
Страх рукам руками машет,
Признается — глаз нет краше,
Чем слепая белизна
С первых птиц и допоздна.

Я стою. И ветер шепчет,
Будто кожу снегом лечит,
Будто только ветра речи
Смогут мне вернуть цвета.
…Кто там каркал: «Никогда!»?..

Зимы запирают двери.
Осень, став ужасным зверем,
Превратила свет в химеру.
Вёсны, лета — все одно:
«Тьма — и больше ничего».

Все на ощупь… Все на ногте…
Все пускает в душу когти…
Все предметы в ряд постройте.
Падать. Встать. Вздохнуть. Пройти.
Встрепенуться. Отойти.

Стенка. Стенка. И порожек.
Кот мурчит у тонких ножек.
Звон в ушах. И холод ложек.
Все на ощупь.
Все на слух.
Поезд.
Чух.
Чух-чух.
Чух-чух.

Подо мной рыдают доски.
Я как будто стала плоской,
Ниже рангом, ниже ростом.
Вот она — моя беда.
С первых птиц. И навсегда.

Плачет мама. Плачет город.
А во мне клокочет голод
По огням, в жару и в холод
Мне мигающим в ответ
На сердечный, добрый свет.

…Зимы запирают двери.
Осень, став ужасным зверем,
Превратила свет в химеру.
Вёсны, лета — все одно:
«Тьма — и больше ничего».