Ещё при жизни Петра Яковлевича Чаадаева о нём ходили легенды. Личность таинственная и сумрачная, он вызывал догадки и споры о себе, не прекращающиеся до сих пор.

215 лет назад, 7 июня 1794 года в Москве в дворянской семье Чаадаевых родился второй сын. Ничем не примечательный отец, Яков Петрович и мать, Наталья Михайловна, дочь екатерининского вельможи, первого составителя российской истории, князя Михаила Щербатова. Многое от этого взбалмошного деда, русского масона, соратника знаменитого И.И.Новикова, передалось его внуку Петру.

Пётр (в три года) и его старший брат Михаил остались круглыми сиротами. Их опекуном стал дядя, брат матери, князь Дмитрий Щербатов, сохранивший ещё замашки екатерининских времён, пышный вельможа. Братья жили в его роскошных апартаментах и воспитывались тёткой, сестрой матери, княжной Анной Щербатовой, старой девой, не чаявшей души в племянниках.

«Друзья мои, прекрасен наш союз!»

Братья получили блестящее домашнее начальное образование и в 1808 году, «по надлежащему испытанию», поступили в Московский университет. За четыре года до этого император Александр I произвёл реформу высшего образования. Студиозусам дозволено стало иметь своё мнение, толковать о Вольтере и Руссо, жить идеями века, Века Просвещения. Здесь, в стенах своей alma mater, Чаадаев подружился с Грибоедовым, будущими декабристами, братьями Муравьёвыми, Якушкиным, Якубовичем, вольнодумцем Н. И.Тургеневым. Святое студенческое братство! Дух вольности и муз! Дух пушкинского Лицея. «Куда бы нас ни бросила судьбина…».

«О, молодые генералы своих судеб!»

В мае 1812 года братья Чаадаевы, как и полагалось отпрыскам славных дворянских фамилий, поступили подпрапорщиками в Семёновский лейб-гвардии полк.
А в июне началась война… «Мы долго молча отступали…». И день Бородина! И бессмертная слава русского духа!

При Бородине Семёновский полк стоял в резерве. (Вспомним, — так стоял полк князя Болконского в «Войне и мире»). Когда же пала батарея Раевского и в центр русской армии вклинились стальные кирасиры, то семёновцы вступили в дело и отбили атаку конных французов.
Горела Москва. Люди бежали в отчаянии и тоске.

Долгая, тяжкая, кровавая дорога на Париж, через морозные вьюги России, через дожди Европы, через битвы и биваки. Чаадаев сражается при Малоярославце, Лютцене, Баутцене, под Кульмом и Лейпцигом. В битве при Кульме за отчаянную штыковую атаку Пётр Чаадаев был награждён Орденом святой Анны и немецким Кульмским Крестом.

Год стояли в Германии и пару месяцев в Париже. Победители. Они с удивлением для себя познавали Европу не из книжек, а наглядно. Из этих наблюдений и сравнений и вырастет декабризм, эти раздумья над судьбами Отечества не дадут спокойно дожить свой век молодым героям великих битв народов.

Корнет Чаадаев, налейте вина!

Чаадаев продолжил военную карьеру переходом в 13-м году в Ахтырский гусарский полк, а затем и в гусарскую лейб-гвардию. Великая война закончилась. «Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали». Юный, блестящий гусар, герой войны, изысканный аристократ, но не французского, модного тогда, образца, а будущего — английского, байронического. Он владел четырьмя языками, он владел отточенными шпагой и пером, он владел вниманием прекрасных дам. Но был равнодушен к дамам. Вернее, он дружил со многими и тонко понимал их душу, но не более того. И это одна из его загадок…

В середине 1816 года в доме Карамзина познакомились корнет Чаадаев и лицеист Пушкин. «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень». Холодный скептик Чаадаев и пылкий, восторженный Пушкин. Их дружба пролегла через всю жизнь. Они мало в чём совпадали. Они так много приобретали друг в друге! Какие строки посвятил гений Пушкина своему другу! Одна из них: «Мой друг, Отчизне посвятим души священные порывы!» («К Чедаеву»).

«Он из Германии туманной привез учености плоды»

Навеки загадкой осталась и отставка Чаадаева из армии. Он вот-вот должен был получить звание флигель-адъютатанта при императоре Александре. Но случилась странная история, когда в 1820-м восстал Семёновский полк, и посланный с докладом к Императору, Чаадаев вдруг то ли впал в немилость, то ли сам выкинул фортель, и вышел в отставку. При этом ему не был назначен чин (!).
И вот тут начинается тайна чаадаевских странствий, духовных исканий, «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».

Поначалу, он шёл в русле тайных дворянских течений. Вступил в масонскую ложу «Соединённых братьев», вступил в декабристский «Союз благоденствия». В 1822 году масонские ложи были запрещены в России, а декабристом Чаадаев не стал, ибо в 1823-м благополучно отбыл на лечение за границу, где и пробыл три года, вояжируя, лечась, любомудрствуя, хандря.

Чем был болен Чаадаев тоже неясно. Ипохондрия, головные боли, припадки, в общем, нечто нервическое. Он вёл замкнутый образ жизни, но успел очаровать, при встрече, знаменитого Шеллинга. Он ушёл в мистицизм под влиянием опусов пиетиста Юнга-Штиллинга и стал неотвратимо погружаться в сумрак своей одинокой души.

Басманная философия

В 1826 году, «из дальних странствий возвратясь», Чаадаев, как Чацкий, попал «с корабля на бал». Он побыл немного под арестом по делу декабристов. И начал вести приватную жизнь в ветхом своём доме на Басманной улице, в старом добром кабинете. Свои еретические воззрения он излагал в частной переписке. А на дворе была уже другая эпоха — николаевская. Чаадаев выглядел неким реликтом в придворных кругах. Не прогибающий подобострастно спины перед вышестоящими и смотрящий им прямо в глаза, когда никто не смел этого. Его лучшие друзья — «во глубине сибирских руд», его не берут ни на какую службу. Но он — кумир светских салонов, где глаголет со своей «передвижной кафедры». Странные времена внешнего низкопоклонства и внутренней свободы.

«Апология сумасшедшего»

В 1836 году в 15 нумере журнала «Телескоп» вышло «Философическое письмо» Чаадаева.
Журнал был немедленно закрыт, цензор уволен, редактор сослан. Автор же, как он сам говорил, «легко отделался». Зато, его высочайше официально объявили сумасшедшим.
«Философическое письмо» было бомбой, «как выстрел в ночи» (Герцен), оно до сих пор не может восприниматься однозначно. Но надо учитывать контексты — эпохи, души, других творений русского философа, только через сто с лишним лет опубликованных (в их числе и «Апология сумасшедшего» — оправдание автора «Философического письма»). Ведь так написать мог только человек, неравнодушный к Отечеству.

Кто же Вы, Пётр Яковлевич Чаадаев? Герой войны. Блестящий корнет. А дальше вопросы без ответа: либерал, масон, католик, мистик, философ, душевнобольной? Мы видим только кометный след — след незаконного светила в тёмных временах Отечества.