Девочке три, она едет у папы на шее. Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу. Папа не верит, что скоро она повзрослеет. Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.

Девочке шесть, на коленках у папы удобно. Он подарил ей щенка и большую конфету. Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный. Папа умеет и знает вообще всё на свете.

Девочке десять, и ей захотелось помаду. Сперла у мамы, накрасила розовым губы. Папа ругался, кричал, что так делать не надо. Папа умеет бывать и сердитым, и грубым…
… показать весь текст …

Так это странно: жить под общей крышей, но друг о друге ни черта не знать.
Друг друга никогда ни в чем не слышать, деля ночами общую кровать.
Так это страшно: годы — с незнакомцем.
Так страшно: жизнь в звенящей пустоте.
На пальцах одинаковые кольца, но пальцы и чужие, и нете.
И не о чем смеяться вечерами.
И не о чем молчать и говорить.
Зачем вообще когда-то начинали они такой вот страшный общий быт?
И вроде, как у всех: семья и дети.
Весной на дачу, в пятницу в кабак.
Но стены дома им — как прутья клети, и вечная тюрьма их крепкий брак.
В уютных окнах одиночных камер течёт своя размеренная жизнь.
Как здорово, что это всё — не с нами.
Как страшно, что могли мы не найтись

Я умею играть на нервах и немножечко на гитаре, пью до дна и стреляю первой, постоянно хожу по краю, ненавижу какао с пенкой, каблуки и пустые речи, обожаю пивас и семки, новый год и субботний вечер, виртуозно ругаюсь матом, расставляю все запятые, не терплю проходимцев рядом, чай люблю, но когда остынет.
А ещё я люблю закаты, чтобы падало в море солнце. Терпкий запах созревшей мяты. Сигаретного дыма кольца. Кеды с надписью made in china. Апельсиновое варенье. Молча знать про чужие тайны. Падать вверх и бояться тени. Я люблю свои недостатки (их не вытерпеть, не любя), виски с колой, июль и прятки.

А ещё я люблю…