Неровным, размыкающимся строем,
В мир неисповедимой тишины
Уходит поколение героев,
Уходит поколение войны.
Не сетуя, по выдоху, по вдоху,
Слабеющей лучиною горя,
От нас уходит целая эпоха,
Вместившая войну и лагеря.
Но если жизнь на небе всё же есть —
Там всё готово к званому обеду,
Там ждут последних, чтобы вместе сесть
И выпить за великую Победу.
И там, где всем навеки хватит места,
Где незачем и не с кем воевать,
Отцов увидят дети наконец-то,
А вдовы станут жёнами опять.
Обнимутся солдаты и матросы —
Медаль, звеня, ударит о медаль.
И будут петь Шульженко и Утёсов,
А Шостакович сядет за рояль.
И где-то там в рубахе деревенской,
Как на портрете — и плечист, и юн, —
Сидит мой дед, пропавший под Смоленском,
И обнимает бабушку мою.
Её — того родного человека,
Что, в смерть не веря, в стареньком дому
Ждала его, ждала его полвека,
Не отдавая сердце никому.
Идут солдаты в небо тропкой узкой
И будто входят в свой родимый дом:
— А ну-ка, где тут первый Белорусский,
Ну, где тут мой гвардейский батальон?
И тут же, сразу — всё порасспросили:
— Ну, что у нас? Какой теперь расклад?
А к ним прильнут: — Ну, как она, Россия?
А к ним прильнут: — Ну, как она, Москва?
Рассядутся за длинными столами,
И разольётся песня, как река,
Аж колыхнётся боевое знамя!
Но это будет после, а пока…
Задумавшись, в не тягостном молчанье,
На облако присев, как на топчан,
Дымят махрой и ждут однополчане
Оставшихся своих однополчан.