Мои родственники гостили у своей родни, в провинции. И привезли мне оттуда самое для меня ценное — домашние тапочки, но не шлепанцами, а с пяточкой, какие и в Москве то найдёшь не сразу. К несказанной моей радости привезли две пары, синие и красные. И потому довольно долгое время по поводу домашней обуви я могла теперь не беспокоиться. А причина в том, что это не каприз, просто я не могу ходить в обуви типа «шлёпанцы.»
Держу, счастливая такая, в руках пакет с тапочками, а про себя повторяю: «Одни — красненькие, другие — синенькие.»
И невольно я вспомнила маму…

Война шла по нашей земле, война: самая стрвшная, кровавая, священная… Как раз, та её пора, когда немцев погнали вспять от Москвы, и покатились они, оставляя после себя разрушенные города, взорванные заводы и мосты, разоренные села, выжженные поля и сады, вдовых жен, осиротевших матерей и детей…
Но надо было как-то продолжать жить дальше… Наступало 1 сентября 1942 года. Дети, несмотря ни на что, должны были пойти в школу, чтобы учиться…
Начальную школу восстановили в соседнем селе, до которого идти два километра. Идти, да, вот только в чём? Обуви нет, какая была, износилась так, что обувью, уже, и назвать то было нельзя, а новой купить негде — война… Да, и честно говоря, не на что…
Под ярким летним солнышком, по теплой, истоптанной в пыль просёлочной дороге, наперегонки с подругами и друзьями, с шутками и смехом, два километра — веселая, ничем не обремененная, прогулка!
А на холодном осеннем ветру под проливным, далеко не ласковым, дождём, месить босыми ногами грязь по расшисшей дороге — два километра суровое испытание для детского, пусть и закаленного суровыми военными буднями, здоровья.
Озабоченная теми же мыслями, бабушка моя, мамина мама, будто, что-то, вдруг, вспомнив, сказала маме, в ту пору, девочке, восьми с небольшим лет, от роду:
-А, сходи ка, ты девка, в сарай. До войны, когда гостили московские родственники, то ли забыли что-то из детской «обувки», то ли по богатству, просто, бросили… Там, в дальнем углу, в плетёном сундуке…
Девочке не надо было повторять такие вещи два раза, потому, как возможность найти хоть какую нибудь, как выразилась бабушка, «обувку,» было на сегодня, главной мечтой. Маленькую Варюшку как ураганом сдуло с табурета и в одно мгновенье внесло в старый покосившийся сарай. Света, проникавшего в открытую дверь, было вполне достаточно, чтобы девчушка, почти, без труда нашла в углу сарая большой старый, но ещё крепкий плетеный сундук.
Откинув крышку, она стала доставать оттуда вещи, которые, по мнению рачительных хозяев, могли ещё пригодиться в нелёгком крестьянском быту, и, перекладывая их, девочка не вдавалась в подробности, что это за железки и деревяшки и для чего они нужны. У нее была определённая цель, которой она в конце концов достигла. Почти на самом дне сундука, перевязанные шнурками, лежали две пары детских, из настоящей кожи, ботинок! Это был сказочный сон наяву!!! Но, как только Варюшка вынула их из мрака сундука, сказочное богатство обернулось «разбитым корытом»…
К невыразимому её огорчению обе пары были годны только для того, чтобы отнести их на мусорную кучу по причине «скорбной худобы.»
Чтобы долго не объяснять матери, почему именно она не сможет воспользоваться «щедростью московских родственников,» дочка принесла в дом обе пары ботинок: в них зияли две, примерно одинаковые, в районе больших пальцев, дыры…
Бабушка, укачав младшую сестрёнку Анютку, внмательно посмотрела на мою будущую маму, потом на никчемный теперь, уже, трофей, и забрав ботинки у едва, не рыдавшей крохи, присела на скамью…
-Постой, девка, а ботинки то разные, — сказала она, присмотревшись к обуви, которую всё ещё держала в руках.
Как потом оказалось, бабушка имела ввиду совсем не цвет ботинок, а то, что порваны были — в одной паре — правый, а в другой паре — левый, ботинки.
-На-ка, обувай, — продолжала она, протягивая девочке из каждой пары целую её половину.
Удивленная и восхищённая таким поворотом событий Варюшка в одно мгновенье обула ботинки, и ловко зашнуровав, слегка топнула, сажая на ноги свою «драгоценную обувку,» вновь обретенную таким неожиданным образом, благодаря бабушкиной житейской смекалке.
-Не жмут? — спросила мама мамы моей, с болью и горечью в голосе.
-Не-а, — почти смеясь от счастья, негромко ответила дочка. -Они, даже велики, чуток, — аккуратно перебирая ногами, шагая на одном месте, — Левый-правый, левый правый, — командовала она тихо своими ногами.
«Красный-синий, красный-синий» — про себя повторяли команду ботинки, беззвучно подчиняясь маленькой хозяйке.
На следущее утро, шумной стайкой, прихватив самодельные портфели — у кого на что фантазии хватило — с тем, что хоть как-то было пригодно для учёбы, ребятишки помчались в школу.
Усаживаясь за парту, девочка перехватила восхищённый взгляд соседки, деревенской подркжки, украдкой брошенный на её обувку.
-Счастливая… У тебя - БОТИНОЧКИ! — с восторгом, как о мечте, которой, увы, не суждено было сбыться, прошептала Надюшка, пытаясь опустить пониже подол платья, чтобы хоть как-то согреть свои красные от холода, босые ноги…

«Красный-синий, красный-синий!» — выхватывает память отдельные слова, фразы и моменты, озаряя на мгновенье далёкое прошлое, заставляя на минуту остановиться и хотя бы мысленно вернуть тех, кто был рядом, и воспоминаниями о ком мы так дорожим, что согревают нас в трудную минуту и заставляют верить в то, что всё ещё, будет хорошо!
Мама потом часто, уже при мне, вспоминала про эти ботиночки с большой теплотой и нежностью. Может, быть, они ей жизнь спасли… А я, маленькая, так радовалась, что не пришлось ей тогда ходить босиком в холод и грязь. Очень я была им за это благодарна… Нет, не так — я их за это любила!
«Красный-синий, красный-синий!» — выхватывает память отдельные слова, фразы и моменты, озаряя на мгновенье далёкое прошлое, заставляя на минуту остановиться и хотя бы мысленно вернуть тех, кто был рядом, и воспоминаниями о ком мы так дорожим, что согревают нас в трудную минуту и заставляют верить в то, что всё ещё, будет хорошо!