У Эльзы — из поволжских немцев, сосланных в Среднюю Азию в начале войны — на всё было два объяснения: так правильно или можно понять.
Например, про своих мучителей она говорила: их можно понять.
Можно понять, что нас сослали в войну. Фашисты немцы, и мы немцы, они враги, а мы бог знает, как захотим после всего советского, конечно, сталин боялся, мало ли что ожидать. Да и ссылка — не лагерь, и в места сытные, не голодали. Могло быть хуже, зато войны не узнала. Уж лучше ссылка, чем война. Правильно со мной вышло по обстоятельствам.
Ну и потом правильно получилось, экономист-бухгалтер. Выживаемая у меня профессия. Кто в университете в Самарканде пошел на всякие филологии, загремел в школу за гроши. Моя сестра Лея инфаркт получила за двадцать лет в школе. А я на обувную фабрику поехала по распределению.
Правильно, да. Обуты были.

В холодильник надо класть помытое, достал — съел. Так правильно, чтобы сразу, когда захотел — получил.
Покупать надо дешевое поесть и летнее, и недешевое носить зимой. Модное временное, ситец там, платья можно по дешевке, а пальто надолго, надо дорогое, добротное, чтобы перелицевать потом.
Модное надо вовремя купить и потом вовремя продать. Модно парик — купила парик в кудряшках. Немодно — успела продать в провинцию.
Книги надо надолго, на всю жизнь. Сочинения купила, подписку. Это навсегда, внукам правнукам. Вчера Горький, сегодня Чехов. Читала последние тома, где письма Чехова, вот как жил, сплетничал, женщин за людей не считал. Обижалась: какой бессердечный человек, оказывается! А на читателей давил, чтоб сострадали. Но можно понять, тогда женщины другие были в его среде, капризные бездельницы. У него жена актриса, хоть не бездельница, но профессия такая, раздражающая. Не всякий муж захочет публично свою жену видеть, как она изображает чувства к другим людям, обнимается на сцене. И трудно с ней, вдруг неискрення, и с мужем родным притворяется. Можно понять.
Соленья на зиму сто банок. Запасы на черный день: соль-спички, отрезы сукна и ситца, нафталиненный меховой воротник в наволочке.
Правильно жить надо, чтоб и выжить, когда припрет, и радоваться, когда сытно. Зимой темно, холодно, надо летнего покушать, вот открываешь банку, пахнет летом: укропом, чесноком.
Там выжила, и тут не прогадала.
Сына вырастила, за внуками присмотрела. Племянницу приютила, взамуж выдала.
Мужа пьяницу назад взяла, когда заболел сильно. Терпела, пил дебоширил, только и отдохнула, когда слег и голосом утих, ну и конечно расцвела, когда помер. А как бросить? Правильно приютить инвалида, не под забором же помирать ветерану? Он от войны такой стал, летчик, пить давали перед вылетом. Страшно же, так что правильно давали. Можно понять. Ну потом не смог отойти, кричал по ночам, вот и пил. Можно понять.
Свекра похоронила, оплакала, хоть и нелюбовь взаимную питали. Но это в жизни питали, а перед вечностью обиды забыла и оплакала чистоседечно. Потому как смерть правильна для оплакивания, а жизнь — она для всякого, в ней и поругаться можно, и обидеться, и помириться, можно понять.
И сама померла милостиво, раз, инсульт, и нету Эльзы, Лизы Федоровны, как на работе называли, Эльзы Теодоровны, если правильнее, но тоже по-русски.
А подумать — она единственно праведная была из всей разорванной семьи. Знала, где неправильно, но сострадательно, где правильно и навсегда.
И потихоньку готовила всех к правильному навсегда. И себя тоже.
Ей удалось, а нам нет пока.