Моя няня была простой польской женщиной, волею судеб попавшей из тихого Кракова в шумный и яркий Баку. В ее маленькой чистой комнатке было много интересных вещей: старинные вышивки, плюшевая зеленая скатерть, этажерка с пустыми фарфоровыми пудреницами и фарфоровой же статуэткой балерины, изящно отставившей ножку в сторону. Справа и слева от этой статуэтки стояли два поблекших от времени маленьких портрета. На одном портрете был запечатлен ее умерший в младенчестве сын, на другом — поэт Александр Блок.
Это был не тот портрет, о котором одна из героинь фильма «Весна на Заречной улице» сказала встревоженному герою Рыбникова: «Кто, кто? Хахаль ейный». На этажерке в темной деревянной рамке было лицо немолодого уставшего человека. Глаза его напряженно и грустно смотрели на меня.
Блок — поэт не для маленьких. Естественно, я с большим удовольствием слушала в нянином прочтении пушкинские и некрасовские строки, не говоря уже о сказках Чуковского. Но иногда няня брала в руки гитару и глуховатым голосом напевала, будто рассказывала:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Слова эти моментально завораживали, невидимой нитью привязывая меня к табурету, а няня продолжала томительно:
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч дрожал на белом плече.
И каждый во мраке стоял и слушал,
Как белое платье бьется в луче.
Уже потом в институте, изучая историю Серебряного века русской литературы, я добросовестно определяла размеры стихов и типы строф и рифм, пыталась проникнуть в дебри символизма. А в душе продолжало звучать:
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Новую жизнь себе обрели.
На этом месте моя всегда жизнерадостная няня вытирала ладонью покрасневшие глаза и говорила тихо:
— Простые слова, Лямашенька, а ведь сердце плачет от такой красоты.
Ах, няня моя, Елизавета Станиславовна! Ей я обязана впечатлительностью и неистребимым духом любопытства ко всему красивому и завораживающему.
Сегодня читают мало. Время мчится с такой бешеной скоростью, будто кто-то специально убыстряет его ход, чтобы люди не могли опомниться. С экранов телевизоров льются потоки негативной или намеренно завлекательной информации. Причем завлекают, почему-то воздействуя больше на низменные человеческие чувства. Стихов Блока услышишь мало, впрочем, как и любых других стихов. А интересующиеся жизнью поэта почему-то лучше запоминают то, что он выпивал, что от него уходила жена, что у него в квартире стояли гнутые венские стулья, что тесть его был знаменитым химиком Дмитрием Менделеевым и что, наконец, он умер от рака мозга в 41 год. То, что при этом он был высокообразованным, прекрасно воспитанным человеком и замечательным поэтом, как-то остается в тени.
Ну, что же… Времени, как видно, не изменить, да и человеческую природу тоже.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только далеко у царских врат
Причастный тайнам плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Да, Александр Блок вовсе не был ни падшим ангелом, ни поверженным демоном. Почему-то в предисловиях к сборникам блоковских стихов его нередко награждали этими эпитетами. Александр Блок вовсе не подъезд и не лестничная площадка, как недавно услышала я такое «определение» поэта от одного из юных представителей нынешнего поколения. Да, в жизни и во взглядах его было много непонятного и противоречивого.
Но именно Блок был человеком, разглядевшим на ноже «пылинку дальних стран» и тем самым открывшим невероятные возможности для полета человеческой фантазии. Именно Блок написал изумительную «Незнакомку» и «Снежную маску». И, наконец, именно Блок провозгласил деликатность как высшее милосердие. А милосердие, как известно, наиболее всего заслужено человеком.
Не подходите к ней с расспросами.
Вам все равно, а ей довольно.
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена. Все больно.
Имена поэтов выше их грязного белья, в котором так любят копаться некоторые обыватели, выше их повседневного существования, их быта, подчас действительно тяжелого и неприглядного. А тем, кому от великих имен нужны лишь сально-жареные факты, Блок давно и насмешливо ответил:
Пускай я умру под забором как пёс,
Пусть жизнь меня в землю втоптала, —
Я верю: то Бог меня снегом занёс
То вьюга меня целовала!
Блока не стало 7 августа 1921 года. Более полувека спустя я разглядывала его портрет на няниной этажерке. Потом этот портрет в потемневшей деревянной рамке затерялся. Но почему-то мне казалось, да и теперь кажется, что запечатленному на нем усталому седеющему человеку было бы радостно услышать песню моей няни на свои стихи.