За окном манИт, хоть минуют годы:
посреди двора подлетают и падают,
снова взлетают качели.
За стеною играет скрипач,
а за окнами девочка в синей матроске
взлетает и падает,
крепко зажмурившись,
снова взлетает, губу закусив.
Всем известно, что надо зажмуриться просто,
когда тебе страшно,
и думать серьезно,
что это поможет,
и это поможет --
любую девчонку об этом спроси.

Я закрываю глаза, но отчаянье
сердце мне стискивает обручами.
Бросилась к окнам, но там, за окошком,
лишь ветер и дождь…

Снова хлынул дождь
по щекам, по стеклам,
бьет листву и лес
и беснуется в лужах
в каком-то неистовом танце…
Девочка ушла,
и качели мокнут.
Стоя у окна я смотрю на дорогу,
на двор и на дождь этот страстный.

А дорога черна и мокра.
На дороге следы размывает безжалостный дождь,
и примятые травы воспрянули снова,
а кто-то прошел здесь недавно,
и вот -- потерялись следы, никого не найдешь…
Я прошла бы по следу хоть тысячу верст,
но на улице что-то такое стряслось:
кто-то плачет, кричит
и на помощь зовет;
мечутся,
мечутся,
мечутся тени
по улице, словно безумные звери,
псы,
потерявшие дом и хозяина…
Все это -- дождь.

Это все пройдет,
словно сон кошмарный.
Вот посмотришь ты --
и в глазах твоих теплых
отчаянье камнем потонет…

Мы, как дети, всю жизнь на качелях качаемся,
плачем, смеемся,
взлетаем и падаем.
Верим, что страх исчезает бесследно,
стоит зажмурить покрепче глаза.
Время проходит,
качели качаются,
дождь все идет и никак не кончается;
впору отчаяться, впору отчаяться.
Кто-то сказал: «Это пройдет…»