Мне «посчастливилось» захватить то прекрасное время советской медицины, когда было модно резать. Резали все: руки, ноги, аппендиксы и другие органы, которые казались врачам не такими уж и важными в жизни человека. И вот, в моих четыре года, врач порекомендовал вырезать мне гланды. Только я об этом даже не подозревала. Смутно помню, как мама отвезла меня в большой белый дом, там зачем-то переодела в домашний халат, выдала домашние тапочки, поцеловала в щеку и ушла. Обувая тапочки, я заподозрила неладное. Похоже, что от меня пытались избавиться. Слово «гланды» мне вообще ни о чем не говорило, но я уже просмотрела дома несколько сотен серий бразильских сериалов вперемешку с индийскими фильмами, и мой детский мозг четко сформулировал вывод: «Тебя отдали в детский дом, крошка». Тут же девушка в белом халате завела меня в большую комнату, набитую детьми моего роста. Еще там были угрюмо вылупившиеся на меня кровати и огромных размеров окна, сквозь которые в комнату влетали наглые солнечные лучи. Дети носились по кроватям и орали, как молодые орангутанги. «Их тоже бросили родители», — подумала я. В эту же секунду я осознала, что мое детство кончилось.

Я быстро освоилась на новом месте жительства. В конце концов, нас было много, я не одна, да еще и в любимом фиолетовом халате с клоунами — спасибо экс-родителям и на этом. Однако для того, чтобы меня приняли «в свои», нужно было усвоить новые правила жизни. Самый высокий из нас мальчик, с темными густыми волосами (увы, ни имени, ни очертаний его лица я не помню), подошел ко мне и сказал: «Я здесь главный. Будешь меня слушаться». Я кивнула. Довольный моей покорностью, он тут же собрал нас всех вместе и отдал команду строить халабуду из стульев и одеял прямо в проходе между кроватями. Мы, как послушный народ своего вождя, тут же, не задавая вопросов, принялись за работу. Как только царский дворец был отстроен, мальчик залез на самый высокий стул и начал гордо выкрикивать какие-то лозунги. Между тем, я вдруг заметила, что нас по очереди стали выводить из комнаты. «Куда их уводят?» — спросила я у Вождя. «Как ты не знаешь? Нас всех будут пытать, чтобы узнать, где наш клад. Но мы не должны признаваться. Потому что мы — вместе, и мы друзья, а друзья никого не предают. Верно?» Я снова кивнула и уже шепотом спросила: «А где спрятан клад?» — «Между моей тумбочкой и стенкой». Я еще раз кивнула и поклялась себе, что никому не расскажу об этом. Тайна клада была намертво заколочена в недрах моего сознания.

Вскоре дошла очередь и до меня. Все та же бездушная девушка в белом халате взяла меня за руку. Она не улыбалась, а напротив — была похожа на смерть. Меня завели в длинный коридор, где были десятки таких же, как и я. Мне было велено стать в очередь и зайти в кабинет, когда позовут. Я стала. Со стороны это все здорово напоминало детский конвейер: словно мы — булочки, которые неслись по металлической ленте прямо в пасть таинственного кабинета. Дети в коридоре весело галдели, а те, которые выходили из зала, — были уже другими детьми, отформатированными. Они выглядели как ходячие мертвецы, с окровавленными ватками в носу. Под глазами у них были темные круги, а руки безжизненно болтались вдоль тела. Я подошла ближе к «Кабинету Х». Оттуда были слышны душераздирающие вопли и крики детей. Они просили не трогать их, звали маму, папу и всех остальных родственников, а кое-кто даже обещал всегда складывать свои игрушки. Но никто, никто не признавался, где клад. И я твердо пообещала себе, что тоже не буду. Мне было страшно, аж пятки немели, но я понимала, что детство кончилось.

…Это была достойная битва. Меня усадили в кожаное кресло, похожее на парикмахерское, и привязали к нему ремнями за руки, ноги и туловище. Вслед за этим накрыли простыней. Экзекуцией занимались две женщины. Одна из них, огромная и толстая, как жаба, тетка с грудью-прилавком, ничего не объясняя, взяла в руки огромные ножницы и запихнула их мне в рот вместе с ладонью. Как ей удалось это сделать, учитывая мои тщедушные размеры ротовой полости — вообще непонятно. Кровь тут же брызнула во все стороны, больно не было, но я орала так, что меня можно было услышать в Австралии. «Сморкайся, дура, а то захлебнешься. Не дети, а выродки какие-то», — пробулькала Жаба, заставляя меня сплевывать кровь. И я сплевывала. Не помню, как долго длились пытки, но я выдержала. И так и не призналась, где клад.

Несколько часов после этого нам нельзя было разговаривать, а только спать и есть гадкую несладкую манку. Мы сидели в кроватях и молча, похудев на сто двадцать килограмм, по-заговорщически смотрели друг на друга. Мы знали: среди нас нет предателей, и теперь мы сможем выстоять перед любыми преградами. Теперь мы непобедимы, потому что — вместе.

На следующий день пришли мои родители, но я отказалась с ними видеться. Когда они забирали меня домой, я орала еще громче, чем во время пыток в «Кабинете Х», цепляясь зубами за стены детской палаты. Я не хотела оставлять своих друзей, с которыми прошла плен, кровь, Жабу и манную кашу.

Я больше никогда с ними не виделась, я даже не помню, как они выглядели и какие у них были голоса. Зато в моей голове прочно укоренились две вещи:
1. Настоящая дружба существует, а осознание того, что рядом с тобой люди, на которых ты можешь абсолютно положиться в любой трудной ситуации — дарит огромные крылья за спиной.
2. Пережить можно все. Даже холодные руки-ножницы толстой женщины-жабы у себя в глотке.

С этим и живу, спасибо советской медицине.
p. s. Мне вот только интересно, почему я так и не спросила, что это был за клад и что в нем такого ценного? Ах, эта женская, женская доверчивость.