Марк Захарович Шагал
плыл по жизни — не шагал.
Плыл, музеями расхватан,
в сантиметре от асфальта,
плыл березовым листом
над Парижем, над холстом,
и над ним, как старый витязь,
по ночам склонялся Витебск,
где мошки да баньки,
где Мойши да Ваньки,
где звон упокойный
летит с колокольни,
где куры кудахчут
и шагом аршинным
шагает мужчина
с башкой петушиной,
где папин сюртук
обтрепался и вытерся,
где пара влюбленных
летает над Витебском,
где осенью грязь,
а зимою заносы
и память еще
не саднит, как заноза…
Марк Захарович Шагал
плыл по жизни — не шагал.
Плыл, наградами увенчан,
и бессмертен, и не вечен.
Марк Захарович Шагал
краски в радугу слагал
и оставил радугу
нам надолго-надолго.
Среди витебских людей
неуч, бука, чародей,
Божье чадо, чудо, веха —
ах, как жаль, что он уехал!
Ведь останься он тогда —
мы б до Страшного суда
наслаждались бы по гранам
его суриком багряным,
его охры желтизна
стала б нашей, нашей, на…
Но шепчу, лишившись сна, я:
«Где, когда и как, не знаю —
может, в Витебске самом,
в тридцать, может, не седьмом
стая сталинских шакалов
растерзала бы Шагала
в клочья, напрочь, навсегда!»
…Ну да это не беда —
ну еще один бы вписан
был в кровавый этот список,
ну покоился бы там,
где Пильняк и Мандельштам,
ну не ведал бы полета
мир Шагаловых полотен…
на Дунае, на Неве
ну не ведал бы, не ве…
Ведает. И потому
вам, себе, тебе, ему
повторяю, словно эхо:
«Слава Богу, что уехал!»