Напротив меня в купе сидела девочка лет десяти. Проводница проверила билеты,
поезд тронулся.
«Не боится тебя мама одну отпускать, тебя ведь даже никто не проводил», —
невольно вырвался вопрос. Она подняла на меня взгляд и снисходительно улыбнулась:
«Вообще-то мне 28 лет…». Такой прокол случился со мной впервые в жизни. И,
видимо, лицо так неестественно вытянулось, что она тут же добавила: «Да ничего,
я уже привыкла, меня всегда за ребенка принимают, хотя я уже сама мама. К дочке
еду, сейчас Катюха у моих родителей живет, так обстоятельства сложились. В
Москве деньги зарабатываю. Я ведь девушка панельная…».
Кстати, это совсем не то, что вы подумали. Из разговора выяснилось, что
провинциалка Ольга Ивлева сделала себе головокружительную карьеру. После
художественного училища поступила и с отличием окончила Репинскую академию в
Санкт-Петербурге. Преподаватели ее боготворили. И, видимо, не зря. Потом были
персональные выставки в Париже, в Берлине, в Англии. Но нужно было на что-то
жить. С живописным рынком Питера отношения не сложились. И рванула она тогда в
Москву пытать счастье вместе со своим молодым (двадцатилетним) мужем.
Освоили вернисаж рядом с ЦДХ, и пошла торговля бойкая. Впрочем, обо всем по
порядку.
-Неужели вы смирились со званием «панельный художник»? И это после таких
творческих вершин…
- Что поделаешь. «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». В
принципе это «панель». Кто-то торгует телом, а я вот — конъюнктурой безвкусной.
Мысли о внутреннем диссонансе гоню прочь. Мы ведь в академии стремились к
возвышенному. Учили нас там одному, а делать приходится совсем другое. Иначе
просто не поймут и не купят. Есть, конечно, «принципиалы»: работают дворниками,
пишут что хотят, живут впроголодь. Но я хочу обосноваться в Москве, а для этого
нужны тонны баксов. Спустилась с небес и теперь я знаю, что нужно народу. А
нужно — букетики в вазочках. Главное, чтоб поярче, поаляповатее — возьмут за
любые деньги.
- Что ж вы так своего потенциального покупателя не уважаете?
- Да нет. Как можно не уважать? Люди же не виноваты, что им такой вкус привили.
Наоборот, душевные отношения складываются. Иногда муж бабулям скидки делает, а
особо понравившейся и подарить может картинку.
- Не разорительно будет?
- Когда-то можем себе позволить. Заработки, прямо скажем, неплохие. В среднем до
ста баксов в день выходит. Но зато и пахота какая! Мой рабочий день начинается в
шесть часов. Крашу картинки дома с утра до вечера (мы квартиру в центре снимаем).
Муж отвозит товар на вернисаж, стоит на морозе целый день. Ему не позавидуешь.
Он у меня такой слабенький. Так что приходит домой — и ножки протягивает.
- Зато по лицу сразу видно, продал что-то или нет, так ведь?
- Я больше по рамкам ориентируюсь. Если с рамами под мышкой пришел, значит,
удача. Он их сразу на эти деньги покупает. Стоят они, кстати, очень дорого.
- А вас от цветочков не тошнит, когда изо дня в день…
- Тошнит, конечно. Я вообще цветы ненавижу. Этих ирисов в жизни не видела — с
открыток срисовываю. А где с натуры-то рисовать? Конвейер…
- У вас есть картина — рекордсмен по непродаваемости?
- Питерский пейзаж «Банковский мостик» месяца два у меня болтался на вернисаже.
Так и «не ушел», дома хранится. Еще очень хорошая работа — акварель «Гроза идет».
Никто не понял. Жаль. Но в целом мы своей московской жизнью довольны. Сами
создаем, сами продаем. В Питере же одни перекупщики. Чтобы что-то заработать,
надо столько картин надерибасить! А здесь мы ни от кого не зависим. Только две
работы и застряли. Сюжетики слишком сумрачные.
- Так что же, с творчеством покончено?
- Будут деньги — появится время для творчества. Моя мечта поездить по
Подмосковью с этюдником. А когда такой поток, так устаешь, что не до творчества.
Это только на первый взгляд кажется, что мы так хорошо зарабатываем. Москва
денег «берет» много, сквозь пальцы уходят. Перед моим отъездом с мужем долго
рядились, кому новые джинсы покупать. Еще бы очень хотелось преподавать. Тоже
ведь работа творческая. Много сил отнимает, каждый раз думаешь, что бы новенькое
ребятам предложить. Каждый урок — мини-спектакль. Ну да это все в будущем, я
надеюсь.
- А картины действительно очень дорого стоят в Москве?
- Не дешево. От 300 тысяч рублей до 600 баксов. Все это в красивых рамках,
естественно. Покупатели самые разные. От пенсионеров, как я уже говорила, до
богачей, которые не торгуются.
- А богачи что берут?
- Самую что ни на есть конъюнктуру: туманы, лошади, пейзажи грандиозные. Да еще
и скажут при этом с видом знатока: «Ну прям как живое!». Лубочный стиль уже не
котируется, как и абстракция. Красивенькое, сладенькое «уходит». Я ведь графику
заканчивала, а вот теперь на живопись перешла. Люди просто не понимают, что
такое графика. Им нужен холст, масло. Еще подойдут и понюхают, чтоб не надули.
- А в ЦДХ нет желания выставляться?
- Это или очень долгая очередь, или 600 долларов в неделю. Пока мы не можем
позволить себе ни того, ни другого. Понятно, что в ЦДХ совсем другая публика —
люди, знающие толк в искусстве.
- Рэкет панельную публику не трясет?
- Нет его (опять-таки в отличие от Питера). Платим деньги за аренду, стоят
охранники. Никто никого не гонит, все культурно. Да и конкуренции нет. Продается
у всех: сегодня у тебя, завтра у меня. Дружно живем. В семье, конечно, не без
урода. Бывает, отлучишься на минуту — работу порежут. Но это крайне редко.
- А как родители относятся к дочери, променявшей родимое провинциальное гнездо
на столичную свободу?
- Сложно. Они убеждены, что «надо жить у могил». Считают, что мы сейчас там не
работаем, а дурака валяем. Работать — это значит, есть трудовая книжка и
зарплата 300 тысяч. Но что делать, раз в Москве все, а везде ничего. Мы же не
виноваты, что такие условия только в Москве. Даже из Питера уехать пришлось. А
москвичам я вообще удивляюсь. Взять, допустим, одну мою знакомую. Родители
художники, закончила Суриковский институт, есть мастерская — все условия. А она
работает страховым агентом за 300 тысяч и жалуется на жизнь. Просто пальцем не
хотят пошевелить.
- А ваши родители знают, сколько вы зарабатываете?
- Не знают, конечно. Им заяви такое — они повесятся сразу. Скажут, а где деньги-то,
приехала в драных штанах. Зачем людей травмировать? Дочку всем необходимым
обеспечиваем. В скором времени вообще ее к себе заберем, подросла уже.
- Чтобы так продвинуться без посторонней помощи, очевидно, надо быть очень
сильной, несгибаемой?
- Я, как видите, женщина слабая и беззащитная. Просто у меня не было вариантов:
или гнить в глуши, или добиваться всего самой. Конечно, и трудности были, и
отчаяние. Но мне всегда было интересно жить. В институте я была «звезда», причем
не только в плане учебы. Как человек, воспитанный в советском обществе, любила
общественную деятельность. Я ведь тогда планы на будущее не строила. Раньше как
было? Хорошо учишься, окончил академию, член Союза — ты человек. Никто же не мог
предположить тогда, как круто изменится жизнь. А людской пассивности я всегда
удивлялась. Растут, как цветы на клумбе, а толку никакого.
- И все же вы считаете себя провинциалкой?
- Да. Хотя муж меня за это ругает. В Москве не любят периферийных, но свое
нестоличное происхождение я никогда не скрываю. В этом даже есть некоторые плюсы.
Могу высказать в лицо все, что думаю, могу сделать что-то смешное. Я человек
простой, без комплексов.
- Что, совсем?
- В смысле с комплексами, конечно, у всех они есть. В детстве я вообще была
стеснительная. Родители — диктаторы, я их очень боялась. И теперь тоже иногда
вдруг такое стеснение нападет! А иногда себя не узнаю, такие номера могу
отколоть…
- Например?
- Я не могу переносить голод. Поехали как-то на этюды по Северной Двине. А так
получилось, что денег ни копейки. Два дня голодом, представляете! И тогда я
пошла в рубку и стырила там булку хлеба и сырки. Все были счастливы, но много ли
это на четверых? Чувствую, силы меня покидают. Вышли на какой-то остановке. На
пристани — группа парней. Подхожу я к ним и говорю: «Мальчики, у вас поесть не
найдется? Умираю с голоду!». Дали мне консервы, дали ложку. Друзья меня почему-то
осудили, принципиально есть не стали. Но это их проблемы, мне больше досталось.
Еще был случай. Девочку-художницу из Белоруссии я тогда очень напугала. Писали с
ней вместе этюды под Тверью. Великолепная церковь. Время мое любимое — десять
вечера. Еще писать и писать, но голод… Рядом пятиэтажный дом, какие-то люди с
балкона просят, покажи, что написала. Показала, а потом и говорю: «Люди, за
просмотр платят вообще-то. Лучше продуктами». Вкуснее котлет я в жизни не ела. А
потом стали конфеты бросать. Так что, когда голодная, я все могу. И в Москву
меня голод привел. Голод жизни. Все друзья считают меня авантюристкой, хотя в
принципе я человек довольно стеснительный.
- Если я правильно поняла, то шкала жизненных ценностей начинается с пункта «еда»?
- Абсолютно верно. На втором месте работа. На третьем — творчество. На четвертом
- секс (муж этим очень не доволен).
- А на пятом?
- Да много чего. Телек, допустим, люблю смотреть.
- И последний вопрос, Ольга. Вы свой имидж детский специально поддерживаете?
- Нет, конечно. Вот у меня прическа модная (снимает шапку), тушь для ресниц
купила, раза три ею пользовалась. Честно говоря, жизнь у меня веселая, сплошные
приколы. Вот, к примеру, не так давно было. В Москве выборы
в городскую Думу. Звонят в дверь. Открываю — на пороге женщина со списком в руке.
Взрослые, говорит, дома есть? Нет, отвечаю. Женщина попалась сердобольная. Ты,
говорит, дверь-то больше никому не открывай, девочка. Голосок тоже часто
использую. А в целом я даже оскорбляюсь, когда дают мой настоящий возраст.
Кстати, проницательные люди встречаются довольно часто. Видят, что девушка-то «старенькая».
Вместо послесловия. За разговорами время пролетело быстро. Объявили прибытие. Мы
попрощались. Маленькая авантюристка ловко тащила две неподъемные сумки. А я
смотрела ей вслед и думала: «Такая действительно горы свернет. Что ждет ее в
будущем? Новый виток творческого озарения, новые «персоналки» за границей? И кто
знает, может, покупатели конъюнктурных натюрмортиков со временем превратятся в
обладателей шедевров признанного мастера.