Когда Иосифа Бродского спросили, почему поэты, особенно русские, так интересуются темой сумасшествия, в ответ он сравнил психические болезни с анархией. Мол, психу все можно: глупо же спрашивать с умалишенного, а в то, что через юродивых говорит Господь, перестали верить уже давно. Но эта теория не только цинична, но и слишком тривиальна, чтобы объяснить связь между гениальностью и готовностью раз за разом погружаться в бездну.

Многие поэты, писатели и научные деятели знали о своих душевных недугах и относились к ним как к священной болезни. Они использовали мощный маниакальный энергетический ресурс для того, чтобы творить, они ждали приступа как манны небесной отнюдь не для того, чтобы иметь возможность безнаказанно говорить о запретном. Эти гении чудовищно много пили, курили, кололись — все ради того, чтобы заставить работать внутренний источник вдохновения. При таком образе жизни лечение с большой вероятностью обернулось бы концом карьеры и стигмой творца, променявшего божественный дар на презренное спокойствие обделенного талантом обывателя.

Вдова Осипа Мандельштама в своих мемуарах рассказывает о голосах, которые нашептывали стихи ее мужу.

Во время чердынской ссылки Мандельштам пытался выброситься из окна, и похоже, что именно этот шаг привел его в себя — голоса исчезли, с ними исчез и навязчивый страх смерти.
После выхода в окно Мандельштам стал шутить над своей болезнью. Попытку самоубийства он называл «прыжком», а болезнь — «семивершковой кутерьмой». Но уже через четыре года поэт умер в лагере, истощенный, в отчаянии, питаясь объедками с тюремной помойки — по свидетельствам очевидцев, боялся, что его отравят.

Диагноз Мандельштама — шизофрения. И хотя шизофрению тогда могли приписать любому, кто мыслил нестандартно, голоса в голове поэта говорят о многом.

Шизофреники всегда сами понимают, что с ними что-то не так. У них в голове идет завораживающий процесс: дофаминовые рецепторы еще не активизировались, но нейроны мезолимбической системы, которая отвечает за эмоции, отжали весь дофамин себе, оставив голодной префронтальную кору. Чрезмерная активность «эмоциональной» системы вызывает положительные симптомы шизофрении, то есть к нормальному состоянию добавляются голоса или бред.

Система вознаграждений хвалит мозг за любую мысль, даже самую бесполезную — отсюда и появляются навязчивые идеи и разговоры с Богом.

Недостаточность же дофамина в префронтальной коре вызывает отрицательные симптомы заболевания — вплоть до полного ступора.

Шизофреников стараются обходить стороной, считая, что они опасны для общества из-за раздвоения личности, но самый большой вред больные приносят сами себе из-за постоянных позывов к самоубийству.

Всеволод Гаршин тоже страдал шизофренией, его болезнь имела наследственные корни. Он осознавал, что диагноз не снимает с него ответственность за поступки, неоднократно писал об этом своим друзьям и пытался лечиться. Ход своей болезни он описывал в рассказах. Жена Гаршина, Надежда Михайловна, была медиком и знала, что делать во время рецидивов. Во время последнего приступа она планировала вывести мужа на Кавказ, но за день до отъезда он бросился в лестничный пролет. 33-летний писатель умер от травм несколько дней спустя.

Лев Толстой с 30 лет страдал от депрессии, которая то обострялась, то шла на убыль. В момент приступа он чувствовал тоску и ужас; спал, ел и плакал.

Депрессия — настоящая, а не та, на которую сегодня жалуются школьницы, чтобы не учить уроки — связана с недостатком нейромедиаторов, особенно серотонина. Именно с этим борются современные антидепрессанты. Но Толстой, которому никто не мог выписать антидепрессанты, спасался работой. Изучал языки, учил азбуке крестьян. Получается, что Толстому помогли методы народной медицины, сторонники которой и сейчас советуют прогулки на свежем воздухе, отдых и труд в равном соотношении.

Сторонники психоанализа полагают, что Достоевский страдал истероэпилепсией, то есть эпилепсией, приступы которой были спровоцированы эмоциональными переживаниями.

У Достоевского в роду были запойные алкоголики, шизофреники и самоубийцы. Перед эпилептическим припадком Федор Михайлович испытывал восторг и счастье, неведомые нормальному человеку. Такое явление называют «аурой» — специфическим предшественником приступов. Этот симптом проявляется, когда судорожный очаг в мозгу уже активен, но еще не настолько, чтобы гнать нейроны на скорости припадка. Во время приступа писатель не узнавал знакомых и общался со странными людьми, а после жаловался на нарушения речи. Взрывной характер, постоянное желание излить на собеседника свою желчь, придирчивость, тоска и страх смерти — тоже следствия болезни, сыгравшие значительную роль в его творчестве. Однако Достоевский также очень точно описывал психические состояния, в которых не бывал, что до сих пор ставит исследователей в тупик.

Гоголевский маниакально-депрессивный психоз знаменит не меньше писателя, хотя над его диагнозом до сих пор спорят. Болезнь Гоголя протекала приступами, которые усиливались с каждым витком.
Во время подъема у больных биполярным расстройством голова кишит идеями. Их настолько много, что остановиться и обдумать хоть одну мысль очень трудно. Потребность во сне стремится к нулю, повышается аппетит и желание общаться. Но период мании в три раза короче депрессивного, который делает болезнь почти невыносимой. В приступе мании может возникнуть бред величия, а в период депрессии — бред вины.

Если верить эволюционной теории болезни, то это генетическое заболевание по своей сути — усиленное проявление банальной адаптации. То есть такое горячечное поведение мозга в определенных дозах и в нужной ситуации выручало наших предков, а сниженная активность, свойственная для депрессивной фазы, помогала беречь энергию. Но в качестве объяснения теория нарушенного обмена нейромедиаторов звучит намного убедительнее.

Кто-то из современников говорил, что у Гоголя «воспаленный мозг», кто-то считал его умственно отсталым, но то, что с писателем что-то не в порядке, замечали все. Врачи стеснялись направить Николая Васильевича к психиатру. Стереотип о том, что обращение за психиатрической помощью постыдно, — огромная проблема и сейчас.

Психиатр Чезаре Ломброзо (известный не только скандальными взглядами на генетическую обусловленность преступлений, но и более адекватными трудами) подтвердил, что высокий уровень интеллекта повышает вероятность развития биполярного расстройства в 4 раза. Даже в XIX веке были способы облегчить состояние душевнобольных, но стоит ли душевный комфорт одного гения нескольких образцов великой литературы — дилемма похлеще, чем про слезинку ребенка.