К утру я напеку тебе блины,
нагрев мечтою мысль и сковородку,
и, всплыв со дна душевной глубины,
я в щепки разобью словами лодку.

Сбивая с ног, запорошив мозги,
я раскачаю все дубы и ели,
напомню, как томительно скучны,
те дни, когда с утра мы, милая, блины не ели.

Пирожок, за пирожком,
скоро стану колобком,
и, когда я округлюся,
я в нору к лисе вкачуся,
шобы с ней, в который раз,
нам Шекспира отыграть,
пусть попробует она
помолиться на слона…

Я белокожою и трепетной княжной
войду теплом весны в твое дыханье,
и тонкой, нежной, трепетной рукой
воткну в тебя свой меч для наказанья.

Шоб криминальный подвиг твой, подружка, оценить,
придется самому себя на площади казнить…
как жалкий раб, попавший на твою галеру,
умру я лучше сам за дурочку мою и веру!

Когда аплодисменты стихли над толпою,
они в других одеждах штурмовали Трою.