БАБКА ВЕДЬМА, ЛЕШИЙ, ЛАДА
Вечер в доме над столом сгустился. Ведьма-бабка, шаркая, влачась,
Ставит свечку дряблою рукою, да к печи, за палочку держась.
Подтянулась, узелок достала, травку всю в котёл — вода кипит.
Заклинанье старое читая, жабу бросила в отвар варить.
«Мать Земля, родившая все травы. Ветер Брат, ласкающий её.
Солнце наш Отец, что нежно греет. Небо, моющим твоё лицо.
Духи, что вокруг котла кружатся, дайте знать, когда готово всё.
Зелье с жабой ядовитой, парься — крепкий даст настой, увар её.
Полезайте духи с ней в бутыль мой, в дух единый соберитесь там.
И назначенной судьбой кручине, помогите, кому зелье дам".
Со стены сняла черпак тяжелый, жабу ловко с зельем зачерпнув,
Всё сливает в свой бутыль объёмный — приготовленный пустой сосуд.
Ставит в угол, мрак теней холодных — закупорив крепко сургучом.
Потопталась и пошла, довольна, почивать к огарку за столом.
А в другом углу на палке толстой, ворон молодой смотрел, кряхтя,
Взглядом птичьим сонным, недовольным; он попал к старухе в сторожа —
Воронёнком маленьким и жалким он когда-то выпал из гнезда.
Откормила словно мать, старуха, он теперь при ней живёт всегда.
А за печкой мыши разыгрались — они жители ночной избы.
Кошка на печи клубком свернулась — не до них ей, видит она сны.
Бабка, сложа руки, глядя в свечку, размышленьям сидя предалась.
Пряди белые в подол повисли — всю её окутал темный мрак.
«Двум богам давно молиться стала, Богу Мирозданья одному, —
Духам вслух скрепя она сказала. - Да Богу искусителю, тому,
Что желанье будит и мечтанья. Травами я всех людей лечу.
И от всех живых существ признанья. Врачевать тела и дух хочу.
Разговариваю с духом леса - Леший — брат, Кикимора — сестра.
С духами домов, людей, зверья — вот отрада, в чём душа моя."
Блики от свечи разволновались, говорят хозяйке о чужом.
Та, насупившись сердито, смотрит — «Кого Леший, там ко мне привёл?»
Не стучась, скрепя, вошёл, уселся — «Гостью принимай, замёрзла вся.
Птаха бедная сквозь лес мой бьётся, вот помог, ты не держи-то зла.
Старая плутовка помоги ей. Видишь, вся дрожит, трясётся вся.
Лишь одно словечко по дороге, вслух она твердила для меня.
К бабушке ей надо, хоть ты тресни, ну, а бабка здесь лишь ты одна.
Так, что согревай скорей с дороги юное, безмозглое дитя.
Ладно, оставайтесь, пошепчитесь, я пошёл, владенья осмотрю.
Может кто ещё, туда запёрся, там ко мне в лесную глушь и тьму".
«Ишь ты, какой жалостливый братик», — с язвою старуха говорит.
«Люди губят лес, а ты всё плачешь, думаешь о них, дары дарИшь.
Вон грибы стоят, никто не ходит. Ягоды висят, собрать им лень.
Лишь один с деревни мужик ходит… — Он их стоит всех. Он мной храним."
«Люди, они что — как ветер дует, направлять всё время надо их.
Вот и ты, то бабкой доброй ноешь, то на свете злее не найти».
«Ну, конечно, я плоха всё время. Они словно свиньи роют лес.
Домик мой уж будет виден скоро, оттого, что прорежают здесь.
Зверя пожалел бы ты лесного. Заяц с жалобой ко мне пришёл.
Убежать-то убежал от волка, спрятаться где места не нашёл.
Мыши вон всю ночь трещат за лавкой, обсуждают смерть своей сестры:
В поле мышь наелася козявки, что поела травленой пыльцы".
«Ну-ка, не трещи, я сам всё знаю, как могу я всем добро несу.
Думаешь, не плачу, когда вижу, как растут пенёчки на носу.
Всё пойду, расстроила старуха, вот теперь бессонной будет ночь.
Ты дитя не обижай, прошу я, ласкова ко мне была как дочь.
Я ещё приду, не сомневайся, поболтать с тобою вечерком.
Ну, сестра, вы с Богом оставайтесь, я пошёл". — Захлопнув дверь, ушёл.
«На, укутайся, садись-ка к печке. Плед на ноги живо натяни.
Молока горячего испей ты, от любимой бабкиной козы.
Не трясись, цыц, не трясись, сказала. Уж не холод там тебя трясёт.
Весть дурная там в тебе застряла, и покоя думам не даёт.
Расскажи дитя о своём горе, хочешь выплакаться вдоволь, плачь.
Разберёмся мы, в твоей кручине, приговора подождёт палач".
«Бабушка, спасибо», — еле слышно, высунув красивое лицо,
Девушка с глазами — Ангел чистый: «Я найти хотела Вас давно».
«Это ты ещё скажи спасибо, молодой не встретился Лешак.
Тот бы заплутал в ветвях игриво и не отпустил бы просто так.
За день тоже я в лесу устала, кой-какие травы собирала.
Хвороста для печки принесла — на дворе уж осени права.
В зиму хорошо мне — братец Леший помогает хворосту нанесть.
Палочек для печи краше нету, и углей гора и жар не счесть.
Вот к сестре Кикиморе ходила, рыбкой угостила меня та.
Рано утром приходить велела, будет снасть опять полным-полна".
Так под мерный разговор старухи, убаюконость её речей,
Девушка заснула так спокойно, коих не было у ней ночей.
Тишина… и бабка захрапела. Мрак дожёвывал слова её.
Словно колыбель собою пела… Гаснет свет… и стихло сразу всё.
С первыми лучами на рассвете, растопив пожарче русску печь,
Побежала прямиком к болоту — рыбу к завтраку, да мох принесть.
«Эй, сестра Кикимора, проснися! Я сегодня здесь не задержусь.
Гостья у меня, кормить всех надо, поболтать потом к тебе припрусь».
«Что за гостья у тебя? Не знаю? — «Спит пока. Всё расскажу потом.
Ну, сестра давай не обижайся…». «Да, ну да. Ты всё бегом — бегом».
Полем, лесом торопясь проворно — мха рулон, под мышкою держа,
Встретила старуха недовольно весь отряд грибов лесовика.
«Ах вы окаянные такие, что мне с вами делать, как пройти?»
«Вы нас, бабушка, с собой возьмите — с нас жарёха да супы вкусны».
«Ладно, полезайте в мой платочек, вас на палке живо докачу.
Но готовить к ужину вас буду, рыбе место утром уступлю».
«Ой, спасибо, бабушка родная. Посмотри как рады мы тебе».
«Ладно, ладно… поспешать нам надо, снадобье слабеет в молоке».
Мох в одной руке, в другой рыбёха, палка на плече, в узлу грибы.
Вот и дверь родимая со скрипом, заждались уж там её внутри.
Ворон с лёту рыбу хвать и дёру. «Кыш зараза, эдакий наглец.
Ишь, ты у меня… Вот чистить буду, требуху дам, чёрный стервенец.
Что и ты проснулася дурёха? Какой чёрт погнал тебя ко мне?
Как зовут-то? Помогать-то будешь? Али рыбу чистить только мне?"
Ожило вокруг, всё закружилось — чашки, доски в помощь ей спешат.
«Бабушка, — лучисто улыбнулась. — «Ладою, с рожденья величать.
Помогать, конечно же, я буду, мне у вас спокойно и легко.
Никогда так поздно не вставала — сладко было ваше молоко".
«Лада? А не ты ли дочка Павла? Тот, что схоронил свою жену.
Помнится мне, там дитя родилось, с редким именем в людском роду».
Косу теребя, разволновалась. Щёки все огнем гореть взялись.
«Бабушка, отца я потеряла, вот теперь не знаю, как мне жить».
«Ах, ты девка, горе-то какое… Расскажи мне старой всю беду.
В мире окоянном, что ж такое, кто посмел обидеть сироту?»
«Жили мы все дружно до кончины матушки моей — погас огонь.
Стал отец мрачнее туч на небе, горе заливал ночной слезой.
Всё хозяйство потекло на убыль. Стало горе вдруг, как ком расти.
Все друзья, что в доме появлялись, что-нибудь старались унести.
Так и нарастало горе комом — сник совсем отец, здоровьем пал.
Горестно смотреть мне было, больно, как отец по матушке скучал.
И не выдержало сердце долго, в клочья растрепала боль его.
И осталась я одна на свете, больше у меня нет никого.
Если можешь бабушка, примите. Внучкой, буду вам, а если нет,
Вы гоните, зла держать не буду, к дяде Лешему пойду просить ночлег."
«Охо-хо, ах Лада, Лада, Лада… Вижу жизнь, не ладится твоя.
Внучки Бог не дал, так видно надо, приютить, согреть тебя дитя.
Я, конечно, бабка дюже злая, иногда ворчу, хоть в лес беги,
Когда ворон под руку мне лезет или кошка прыгает с печи.
Знаний накопилось, правда, много, в пору, передать кому-нибудь.
Вот и будешь внучкой мне родною, будем вместе жизнь свою тянуть".
Девушка стояла слёз не пряча. Бабка руку протянула к ней.
Усадила молча у полатей, и к печи — разжечь огонь скорей.
Загорелся хворост ярким светом, жаром потянуло, дух сомлел.
Осушило слёзы незаметно, в душу ветер тёплый залетел.
Убаюкал, обласкал дивчину — бабку успокоил, наконец.
И уже на противень красиво, рыбу ту кладёт — отправить в печь.
Всю кладёт одна к одной рыбёху, сверху посыпает всё лучком.
Поливает маслом и сметаной — сеет заговор, гребя огонь.
«Дух печи, дай силу пище нашей — заклинаю жар твой, всё сберечь.
Пусть уходят боли и тревоги, снимет тяжкий груз с девичьих плеч.»
«Добрая вы, бабушка-забота. Как тепло, уютно с вами быть.
Я ведь правда шла сюда с тревогой, зелье смерти попросить испить.
Слышала людские кривотолки, что страшнее бабки ведьмы нет.
Что любого сгубит бабка ведьма, божьего креста на ней ведь нет."
«Как же нет? — вдруг возмутилась бабка. - Погляди-ка быстро, это что?»
Бережно, дрожащими руками, она крестик вынула с пальто.
Был он необычен крестик этот, на снежинку больше походил.
Лучики в изгиб от каждой ветви, делали с зигзагов крестовик.
«Это крест и оберег Сварога — Бога нашего на всей Руси.
Его наша ипостась природа — слышала, небось, дурёха ты?»
Долго бабка потчевала внучку о славянских родовых богах.
О природе матушке родимой, об огне, о воздухе, ветрах…
Незаметно ночь подкралась к дому… Незаметно год за годом шёл…
Взрослой стала наша Лада вскоре — с мудрой, сильной женскою душой.
С лесом, дружбу завела, с болотом. Лешего на чай звала всегда.
Он всем сердцем полюбил, с заботой, как родное, близкое дитя.
Но однажды в час лихой, под вечер, Леший сам пришёл и дюже злой.
Растревоженный, как рой пчелиный, рёвом диким всех поднял — весь дом.
Кот, который, так любил ласкаться к Лешему, когда тот приходил,
Убежал от ужаса под лавку, и оттуда странно завопил.
«Ну-ка, цыц! — тут закричала бабка, — ну-ка, цыц, кому я говорю.
Кот заткнись, а ты скорее сядь-ко, не вопи, а толком всё скажи».
Леший отдышался, сел с размаху — в рот отправил с чугунка грибы.
И уже совсем, как раньше было, стал рассказ тревожный свой нести.
«Там в лесу, в осинках тонких, парень — весь продрогший, мучаясь, лежит.
Я наткнулся на него случайно, зайцев гнал в околок, напрямик.
Чую старая, что ты поможешь, рану травами залечишь ты.
Он понравился мене, не скрою, но без спроса, я не мог нести.
Думай старая, давай скорее — cилы на исходе у него.
Рану получил от люта — зверя — человеком зверя звать того".
Бабка вся в мучительных раздумьях. Помолилась, вверх глаза задрав.
«Что ж неси, но будешь, Леший, ты мне травы нужные в лесу искать».
Соскочил, умчался словно ветер — даже дух упёрся вместе с ним.
А старушка, вместе с Ладой внучкой, печь топить, да снадобье варить.
Так вот появился в доме парень — весь огнём горел, который день.
Рядом с ним всегда сидела Лада, словно Ангелом он ею был храним.
Обтирала губы, лоб и тело, снадобьем из трав, собрав в лесу.
Как учила бабушка, напела заговор с молитвой поутру.
Потихоньку, час за часом вскоре, Лада полюбила паренька.
И о нём была её забита чистая и юная душа.
«Бабушка скажи мне ради Бога, не давала ль ты мне выпить то,
Отчего в груди тепло и мило, отчего волнует тело всё?»
«Да ты девка, чай-ли не влюбилась в гостя нашего? Ну и дела».
А потом тихонечко присела, вся поникла в думах до утра.
Ворон рядом к бабушке уселся. Кот у ног свернулся и мурчит.
А у бабки первый раз на сердце расставанья грусть внутри сидит.
Встала, подошла с рассветом к внучке, «Что ж, родная, так тому и быть.
Если он тебя полюбит так же, отпущу я вас, благословив.»
Ну, а парень всё как сердцем слышал — застонал впервые вновь… и вновь.
И открыв глаза, он вдруг увидел, полных серых глаз девичьих слёз.
Застучало сердце быстро, быстро. Колыхалась грудь, волнуя кровь.
Встретились глаза и он влюбился в ту, что с ним сидела день и ночь.
Так два сердца, две души слилися, воедино… целое… одно.
«Глухомань старухи» подарила парня смелого из сна того.
Быстро парень поправляться начал. Быстро дни бежали, день за днём.
Леший приходил проведать, навещая полный этот дом.
Видел он, как между молодыми свет любви сиял, как ореол.
И что старая, молчком уходит, у печи слезинки трёт платком.
«Ничего старуха, не печалься, будем мы с тобой чаи гонять.
А появятся внучата вскоре, будут бабку, деда навещать».
«Что ты утешаешь меня Леший. Чай-то сам, поди, небось, ревёшь?
Ведь родною стала наша Лада, но судьбу-то вспять не повернёшь».
Вскоре парень вылечился быстро. Низко бабке в пояс поклонясь,
Ладушку увёз в дом светлый, чистый — бабкиной рукой благословясь.
Так вот появилась у старухи крепкая и дружная семья.
Стали они жить все вместе — счастье, радость и любовь неся.
Вот и сказочке конец, а кто прочёл, тот молодец!