Волны большой реки улыбались Тишке, искорками золотого Солнца, заманивая его прыгнуть в её волны, отчего, он, с шага переходил на стремительный бег, и со всего размаху врезался в реку своим молодым загорелым телом, разрезая её.

Он становился частью подводного и надводного пространства. Выскакивая из воды, чтобы захватить в свои «жабры» воздуха и снова опуститься в родное царство воды. Потом опять широким взмахом крыльев-рук, отталкивался от воды, почти выпрыгивая над рекой и опять уходя в неё — это было похоже на человека-амфибию, человека, превратившегося в дельфина на время, или постоянно. Тишка не знал, что он родился рыбой, а может и знал, но виду никому не подавал и никому не говорил, что под водой ему лучше. Ещё больше ему казалось, что река и он - одно и тоже. Вода Волги широкой без берегов заполняла всё, что он видел и не видел. Берега не давали реке утекать куда ей угодно, и ему не было видно из реки, вода реки добродушно охлаждала его тело. Он не уставал, у него на было одышки, и Тишка упорно нарезал реку на части, уходя, улетая все дальше от видимого, невидимого берега, лоснящимся от воды и солнца телом.

Берег исчезая удалялся, дна не было видно, желтое и яркое солнце подсвечивало водное пространство, невидимое обычным людям, а только ему Тише было видно то, что всегда скрыто от людей, желающих больше ходить ногами. Он же предпочитал воду ближе земли и потому всё скрытое от людей было ему родным, водоросли, мелкие стаи рыб, холодные и тёплые течения, дотрагивающиеся до его рыбьего человеческого тела. А там внутри реки всё было сказочным, и само настроение виды и его, перемешанное с кислородом, все больше и больше, напоминало ему Счастье, в котором он жил своей блистающей улыбкой, с чуть слега приподнятыми правым уголком губ и от того, казалось, что он, не-то радуется, не то счастливо не успевает приподнять и левый уголок губ, и потому сощурившиеся солнцем голубые с рыжим отблеском глаза, маячили Маяком среди светлых волос девушкам. Он же видел только одну, стоящую на берегу.

Тиша никогда не возвращался и не сдавался — это было принципом жизни, и потому он сделал небольшой круг по воде и стал прорезаться к берегу немного в другом месте, по-прежнему уничтожая кислород с воздухом своими мощными чистыми лёгкими.

На берегу, в солнцевороте дум, его ждала девушка Мила, с гордостью посматривая на ласкающую реку — «мощного, загоревшего дельфина Тишку», то появляющегося, то исчезающего в бездне неведомой ей пучины воды реки. Взмахи мощных плавников-рук, удар хвостом-ногами и опять всплеск и уход по воду. Ей казалось это зрелище истинным Раем, ведь Тишка был её.
Она стояла, где нет никого, пустынный берег, тёплый мелкий, мельчайший порошком, песок, ноги погружаемые ей в него по щиколотку и тепло идущее ото всюду. Сверху Солнце Тишкино, снизу песочек белый такой, ласковый щекочущий её изнутри, лёгкие небольшие волны, омывали ей ноги и она тоже улыбалась всем своим состоянием, понимая, что любит, бесконечно, без времени и ощущений этого дурного понятия — время, понимая, что это навсегда и что так будет вечно.
Счастье песочное кружило её в вальсах романтических чувств, и она забывала где и она и что с ней. Сознание ощущений брызгало искорками радостей и переполняло всю её, было и страшно, так-как радости, то уходили волнами, то приходили к ней бризами, таким горячим, наполнявшим всю её счастьем.

Миле не надо было говорить, Тишке тоже. Они понимали, что любят друг друга и никакие любимые слова были неуместны, так как их соединило песочное счастье и уносило туда, где нет слов, есть чувства, взгляды, полные любви, исключающие расстояния, а их глаза будто магниты прижимались взглядами, которые нельзя было разорвать, и осознанием близкого, родного, и они жили друг в друге. Это было необъяснимо ни с каких научных и других точек зрения, так как любому было бы понятно, что это был один человек или два, неизвестно.

Обдав Милу с ног до головы своими мощными руками, он подплыл к ней совсем близко, смеясь белоснежными зубами.
Подожди, — понимая всю глупость сказанного, проплескал словами Тишка
Жду, — еще глупее, улыбаясь искрами счастья, пропела Мила

Выскочив из воды, взяв её за руку, без которой Тишка не мог жить, как без воды, солнца и воздуха, они побежали по песчаному солнечному тОрту реки. Он подтаскивал её к себе, она отталкивала, притягивала его к себе, брызги разлетались в стороны, они бежали, чуть замедляясь, чуть ускоряясь, не чувствуя ни расстояний, ни времени. Жизнь становилась чем-то таким непонятным, она исчезала со временем вместе, их закружило в танце песочного Счастья и они оба упали в воду, растворившись в воде, солнце и чувствах. Перебравшись на берег, и улегшись в песочно-белое пространство, легли, подставив себя тепло ласкающему их тела, солнцу и задремали песочным Счастьем.

Очнувшись в Баре «Острава», под музыку Дэмиса Руссоса, медленно танцуя с Милой, прижав её к себе, окончательно потеряв сознание и чувство реальности, объединившись в одно существо, как ребёнок прижимает любимую мягкую игрушку, которая дороже всего на свете и мама, и что потеря их невозможна, несправедлива, это как срубить зелёное дерево, Тишка и не думал о том, что это их последняя встреча.

Прошло время и Тиша смотрел музыкой его любимого Баха, Токатой де Минор, как волны шумом приближаются и опять уходят в море, в воду, которую он так любил и где бы хотел жить. Искорки солнца отражали Солнце, песчаный берег был, а всё происшедшее с ним было безвременным счастьем, находившимся повсюду, как и Бог, который следовал за ним неотступно.

А счастье было в море, шуме прибоя, музыке, звучавшией и наполнявшей его желанием жить, чувствовать и любить…

2017 05 22
schne