мы на кухне, скучает остывший чайник,
в нем заварен настой из весенних трав.
на мобильник три раза звонил начальник,
говорил, что на отпуск, мол, не было прав.
говорил, что я ценный сотрудник, но это
не спасет, что отбилась совсем от рук.
а у нас тут бушует скалистое лето,
будто не было между два года разлук.
а у нас тут кричат и волнуются чайки,
в небесах, что включает в себя потолок.
ты мне травишь какие-то глупые байки,
я смотрю на тебя. и уходит от ног
пол, качаясь, скрипя, будто старая шлюпка,
ты ворчишь, что из крана струится вода.
я же слышу прибой, разбиваясь об рубку,
он смывает печали. совсем. без следа.
и корабль, набравшись вдруг сил и бравады,
отправляет нас в путь, что закончится там,
где забыв про других, про любые преграды,
мы дадим себе волю. себе и губам.
а за окнами вьюга, январь и простуда.
ты наверно уедешь. опять. далеко.
ты уедешь опять далеко и оттуда
не вернешься, под песню коротких гудков.
и я вдруг вспоминаю, что стынет чайник,
что отвар станет крепким и будет горчить.
ну, а завтра приедет усталый начальник,
и об этом уже не выходит забыть.
чайки больше не стонут, и ветра морского
не добыть нам на кухне, уставший прибой
замирает, и вдруг поперхнувшийся словом
ты мне сам говоришь «Я останусь с тобой?»
и взметнулись вверх чайки, и снова лето
между нами бушует на злобу годам.
к черту чайник, настой, к черту поиск ответов!
мы даем себе волю. себе и губам.