Я до сих пор иногда изумляюсь, когда она неожиданно выныривает из-за угла.
— Мам, а это твой новый лифчик? Смотри, я померила и теперь почти как взрослая!
— Кто ты, милое дитя? — недоуменно таращусь я. — Что ты делаешь в моей квартире и почему называешь меня мамой?
Усилием воли стряхиваю наваждение, вспоминая, что этот человеческий детеныш, в общем, мое творение. Хотя принять, что такое могло у меня получиться, выходит с трудом.
Говорят, дети — наши лучшие учителя. Не в моем случае. Мы настолько из разного теста, что, боюсь, весь мой опыт никогда не сможет ей ничем помочь, и ни один ее талант я никогда не смогу применить. От осинки родилась апельсинка. Я устаю от нее, как уставала бы от любого человека, с которым совершенно невозможно договориться, а только подстроиться. И выбора не подстраиваться нет.
Мне говорили: «твоя жизнь никогда не будет прежней, ты сама изменишься». И отчасти это так. Нет, я по-прежнему люблю спать до обеда, читать книжки, работать круглосуточно, путешествовать в одиночестве и красное вино. Просто теперь у меня всего этого нет. Зато есть страх. Много.
80% моей жизни — это страх переходящий в ужас. Что с ней что-нибудь случится, и я пропаду, что со мной что-нибудь случится, и пропадет она. Что заболеет, что обидят, что не будет счастлива, что ошибется дорогой, что я ошибусь и сделаю ей хуже, что даю слишком мало, что даю слишком много, что ехидна из меня куда лучше, чем мать.
19% - это ледяные пятки в 5 утра под одеялом, «мамочка, ты моя самая лучшая мамочка на свете», «я всегда буду жить с тобой», «хочу кушать, куклу, планшет и обниматься».
И только где-то там, в несчастном одном проценте, все остальное, включая вино. Ну, если успею, конечно, стирку-то никто не отменял.
И не говорите мне, что материнство — это счастье. Никогда не видела, чтобы до смерти напуганный человек был в восторге от этого состояния.