…Он затягивался, втягивал глоточек чифира и вдыхал дым. И выдыхал:
- Первое. Научись писать легко, свободно — и небрежно — так же, как
говоришь. Не тужься и не старайся. Как бог на душу положит. Обычный устный
пересказ — но в записи, без сокращений.
Второе. Пиши о том, что знаешь, видел и пережил. Точнее, подробнее,
размашистее.
Третье. Научись писать длинно. Прикинь нужный объем, и пиши втрое
длиннее. Придумывай несуществующие, но возможные подробности. Чем больше,
тем лучше. Фантазируй. Хулигань.
Четвертое. А теперь ври напропалую. Придумывай от начала и до конца;
начнет вылезать и правда — вставляй и правду. Верь, что это так же правдоподобно, как-то, что ты пережил. То, что ты нафантазировал, ты знаешь не хуже, чем всамделишное.
С демонстративным отвращением он перелистывал приносимые мною опусы,
кои и порхали в окурочно-носочный угол как дохлые уродцы-голуби,
неспособные к полету.
- Так. Первый класс мы окончили: научились выводить палочки и крючочки. Едем дальше, о мой ездун:
Пятое. Выкидывай все, что можно выкинуть! Своди страницу в абзац, а абзац — в предложение! Не печалься, что из пятнадцати страниц останутся
полторы. Зато останется жилистое мясо на костях, а не одежды на жирке.
Шестое. Никаких украшений! Никаких повторов! Ищи синонимы, заменяй
повторяющееся на странице слово чем хочешь! Никаких «что» и «чтобы»,
никаких «если» и «следовательно», «так» и «который». По-французски
читаешь? Ах, пардон, я забыл, каких садов ты фрукт и продукт. Читай «Мадам
Бовари» в Роммовском переводе. Сто раз! С любого места! Когда сумеешь
подражать — двинешься дальше.

…Седьмое! — он стукнул кулаком по стене. - Необходимо соотношение,
пропорция между прочитанным и пережитым на своей шкуре, между передуманным
и услышанным от людей, между рафинированной информацией из книг и знанием
через ободранные бока. Пошел вон до осени! И катись чем дальше, тем лучше.
В пампасы!
Я плюнул на все, бросил работу и поехал в Якутию — «в люди».
Память у него была - как эпоксидная смола: все, что к ней
прикасалось, кристаллизовалось навечно.
- Восьмое, — спокойно сказал он осенью. - Наляжем на синтаксис.
Восемь знаков препинания способны сделать с текстом что угодно. Пробуй,
перегибай палку, ищи. Изменяй смысл текста на обратный только синтаксисом.
Почитай-ка, голубчик, Стерна. Лермонтова, которого ты не знаешь.
Я налегал. Он морщился:
- Не выпендривайся — просто ищи верное.
Продолжение последовало неожиданно для меня.
- Девятое, — объявил он тихо и торжественно. - Что каждая деталь
должна работать, что ружье должно выстрелить — это ты уже знаешь. Слушай
прием асов: ружье, которое не стреляет. Это похитрее. Почитай-ка
внимательно Акутагаву Рюноскэ-сан, величайшего мастера короткой прозы всех
времен и народов; один лишь мистер По не уступает ему. Почитай «Сомнение»
и «В чаще». Обрати внимание на меч, который исчез неизвестно куда и почему, на отсутствующий палец, о котором так и не было спрошено.
Акутагава владел — на уровне технического приема! —  величайшим секретом,
юноша: умением одной деталью давать неизмеримую глубину подтекста,
ощущение неисчерпаемости всех факторов происходящего… —  он закашлялся,
сломился, прижал руки к груди и захрипел, опускаясь.
Я заорал про нитроглицерин и, перевернув кресло, ринулся в коридор к телефону. Вызвав «скорую» — увидел его землисто-бледным, однако спокойным
и злым.
- Еще раз запаникуешь — выгоню вон, — каркнул он. — Я свой срок знаю.
Иди уже, — добавил с одесской интонацией, сопроводив подобающим жестом.
С приемом «лишней детали» я мучился, как обезьяна с астролябией.
Безнадежно…
- Не тушуйся, — каркал наставник. — Это уже работа по мастерам. Ты еще не стар.
И подлил масла в огонь, уничтожающий мое представление о том, как
надо писать:
- Десятое. Вставляй лишние, ненужные по смыслу слова. Но чтоб без
этих слов - пропадал смак фразы. На стол клади «Мольера» Михаила
Афанасьевича.
И жезлоообразный его палец пустил неправедное течение моей жизни в очередной поворот, столь похожий под откос. По старому английскому
выражению, «я потерял свой нерв». В марте, через полтора года после начал
этого самоубийства, я пришел и сказал, что буду беллетристом, а еще лучше
— публицистом. И поднял руки.
- Одиннадцатое, — холодно вымолвил мой Люцифер. — Когда решишь, что
лучше уже не можешь, напиши еще три вещи. Потом можешь вешаться или идти в школьные учителя.

(М. Веллер «Гуру»)