Главное оказалось в том, чтобы притворяться, будто тебе плевать, что о тебе думают. Избегать вопросов, гнуть свою линию, тыкать их носом в их собственное дерьмо… А после этого уже окружающие начинают беспокоиться о том, что ты о них думаешь.

— О, не обращайте внимания. Это мой отец поссорился с кем-то. Он очень вспыльчив и чуть что — стреляет из пистолета. Но до сих пор он никого не убил. Он нервный — и всегда поэтому дает промах.
— Понимаю. Это явление мне знакомо. Если бы он попадал в цель, то не палил бы так часто.

Не важно, сколько вы сделали, главное — суметь убедить людей, что вы сделали много.

— … В тебе есть что-то такое уютное. Знаешь, по мне, ты похож на подгнившее яблоко.
— Что за яблоко? Какое-нибудь особенное?
— Из тех, что остаются на тротуаре, когда закрылся рынок. Нежное, на самом деле — хорошее, только вот битое. И никому оно не нужно — просто потому, что яблоки должны выглядеть по-другому. И вот этого тебе никогда не удастся скрыть.

У нормального мужчины должна быть игрушка — это знает любая умная женщина. Если игрушки нет, значит, мужчина ненормальный, таких надо сторониться. А если игрушку отнять, то в душе мужчины возникнет зияющая пустота, каковую, по Аристотелю, природа не терпит. Древний ученый муж был прав: вакантное место рано или поздно, но неизбежно займет водка. Или другие женщины. Иногда — то и другое сразу. Не нужно ревновать мужчину к его любимой игрушке, пусть себе тешится.

А бывает ожидание любви, состояние «невесты», как я его называю. Сидит дева, ждет неизвестного Жениха, глаз от окна не отводит, попу от лавки не отрывает — вдруг прямо сейчас судьба мимо пройдет? Она и проходит — по другой улице.

— Только не надо мне лезть в душу
— Разве она там?
— Там вход…

Хронический цитатный понос.

P. S. Везет ведь Стефану Цвейгу, а у меня «хронический цитатный запор» …)))

Во-первых, я не умею готовить, а во-вторых, мне никогда никого не хотелось удерживать.

И я поняла: главное -- не суетиться. Можно даже пропустить первые удары, но не терять чувства юмора. Высмеять всегда эффектнее, чем ударить.

Конечно, я мягкий и пушистый. Я же кот. Притом кот неглупый.

Поместья и вотчины сосланных отбирались в казну, имущество продавалось, доносчики получали награды. Шпионство развилось до крайних пределов. По московским улицам, -говорят современники, — «то и дело сновали мерзавцы, да подслушивали», и чуть только кто заведет речь о царе, о государственных делах, сейчас говорунов хватают — и в пытку… Где только люди соберутся, там являются соглядатаи и доносчики. Все пустилось на доносы, потому что это было выгодно. Доносили друг на друга попы, дьяконы, чернецы…
… показать весь текст …

Всякий, чье отношение к браку сводится к вопросу: «Что он дает мне сегодня?», должен готовится к разводу или к сильному разочарованию…

«- …Мы ничего не хотим помнить. Мы говорим: довольно, повернитесь к прошлому задом! Кто там у меня за спиной? Венера Милосская? А что — ее можно кушать? Или она способствует ращению волос! Я не понимаю, для чего мне нужна эта каменная туша? Но искусство, искусство, брр! Вам все еще нравится щекотать себя этим понятием? Глядите по сторонам, вперед, под ноги. У вас на ногах американские башмаки! Да здравствуют американские башмаки! Вот искусство: красный автомобиль, гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство. Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это — портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь, а вы меня потчуете сахарной водицей для страдающих половым бессилием…»

Не утомляйте…

Не утомляйте женщину рассказами о том, как сложно, тяжело и почти что невозможно, сделать то или иное для неё дело — будет скучать и слушать краем уха. Расскажите ей, какой великолепный у неё маникюр, неповторимая причёска и как ей к лицу это платье… Поверьте — Она станет вслушиваться в Ваши слова, каждой клеточкой своего тела…

«Люди через сто лет будут жить лучше нас». Так говорили Астров, Вершинин, Михаил Полознев, Тузенбах. Видимо, сам Чехов тоже так думал
Через сто лет — это сейчас. Сегодня. Тогда были девяностые годы девятнадцатого века. Сейчас — двадцатого. И что же произошло за сто лет?
Сегодняшний Вершинин выходит в отставку. Армию сокращают. Тузенбахи вывелись как класс. Исчезло благородное образованное офицерство. Соленый вступил в общество «Память». Ирина и Маша пошли работать. Они хотели трудиться до изнеможения? Пожалуйста. Этого сколько угодно.
В Москву не переехать — не прописывают. Только по лимиту.
А мы, сегодняшние, смотрим в конец девятнадцатого века и ностальгируем по той, прежней жизни, по барским усадьбам, белым длинным платьям, по вишневым садам, по утраченной вере."

Наверное, это была бы смешная история, если б не тот факт, что людям требуется чуточку любви, и Господи, как же грустно от того, через сколько говна приходится пройти, чтобы найти ее хоть немного…

Вообще-то мы хорошие. У нас просто игры дурацкие.

Совершенная красота женщины может возникнуть только в пламени физической любви, сильной и долгой.

Лешка всегда был любимцем женщин, он умел, когда хотел, изумительно говорить комплименты, он мог так смотреть в глаза, что собеседница таяла и теряла голову. И еще у него была опасная привычка касаться руки человека, с которым он в данный момент разговаривал. Мужики-то внимания не обращали, а вот дамы частенько принимали этот дежурный жест за намек на интимность. Леша каждый раз со смехом рассказывал Насте о связанных с этим недоразумениях, а Настя каждый раз предупреждала его, что это может плохо кончиться. Вот и приехали.