1) Биография мужчины — это его женщины, остальное — факты жизни.

2) Рожденный ползать летает после смерти.

3) Гнев — странная штука. Он живет недолго, пока человека, на которого гневаешься, видишь глаза в глаза, стоит отвернуться, как ослепительная сила его уходит, градус мельчает и вот уже простая комнатная злость остается на донышке.

-----------------------
Плохо рассказанные воспоминания изменяют прошлое, а плохо придуманные — будущее.

Мысли могут мучить почище пыточных колес.

Недоумение — это то, что остается от ненависти, когда ты забываешь лицо, которое ненавидел.

В кровати можно делать чёртову уйму всего, но самое сладострастное действие — это смеяться и разговаривать.

Счастье — это простота желаний.

Встречая родного человека, помните, вы встретились не для того, чтобы разрушать свои жизни, не для того, чтобы вместе погрузиться в быт и дела, не для того, чтобы наносить друг другу очередные душевные раны, не ради избавления от одиночества.

Вы встретились, чтобы помочь друг другу лучше понять себя и этот Мир. Чтобы искренне исцелить друг друга. Чтобы дарить счастье. И чтобы внести в историю жизни не очередную драму — каких предостаточно, а внести красивую историю Любви и прекрасный Путь восхождения и совершенствования человека как вида.

Вы встретились, чтобы вместе сеять и умножать мудрость, красоту и процветание. Даря друг другу радость общения, развивая в себе терпение, понимание, уважительное и бережное отношение. Оставляя после себя веру в любовь и всё самое лучшее. Вы встретились, чтобы пережить Любовь.

Вот еще такая штука есть — если близко к человеку встаешь, ну то есть совсем близко, так что слышно, как у него там внутри хрипловатый маятник мается, задевая сизые розовые стенки, когда вот так близко встаешь, то на секунду начинаешь любить его ужасно сильно, просто становишься им и любишь его как себя.

Я пишу в никуда, потому что никуда всегда отвечает, в отличии от всех остальных.

Говорю вам, доктор, истинная нелюбовь бывает только после любви.
Лет пятьсот тому назад веницейская кружевница плела узор не на ткани, а на бумаге с рисунком.
Наплетет густых петелек, выдернет бумагу, и — вуа-ля! Называлось punto in aria — стежок в воздух.
Так и с любовной памятью: кусок кружева — вот он, а узора не помнишь, оттого и немилость, от недоумения.

Куда бы ты ни пошла, тебя везде ждет пустырь, заросший яростной сурепкой, но не потому, что ты ищешь его, а потому, что носишь его с собой.

Мы — то, чем пытаемся притворяться. Надо быть осторожнее.

Чтобы тебя считали хорошим, достаточно никому не делать плохого… Можно просто сидеть на месте, молча и не двигаясь, грызть миндальные сухарики и быть объектом всеобщей любви. Люди любят тебя за то, что им не нужно напрягаться, чтобы осмыслить твои слова и поступки.

Время, думал я, похоже на кровь, про него говорят — бежит, или — останавливается, или — Ваше время истекло, и ещё — про него как будто бы все договорились: сколько в нём воды, белков и всяких там липидов, то есть сколько в нём движения, абсолюта и всяческой необратимости. Один странный человек утверждал, что время его поедает, натурально, как дракон какой-нибудь, при этом три его головы — past, present и future, — очевидно, поедают ещё и друг друга, ну да, ещё бы, кому же быть драконом, как не субстанции, о которой все всё знают, но никто никогда не видел.

Потому что, когда любишь кого-то, то знаешь о нем странное, и чувствуешь дикое, и видишь весь его дремотный ил, и зеленую донную мглу, и слепнущую в нем небесную силу. Но ты не боишься, все странное представляется тебе объяснимым, а дикое — почти что ручным, и если тебя спрашивают: как ты это терпишь, или просто — каково это? Ты даже не сразу понимаешь, о чем речь…

Разве можно верить тому, что видишь, когда даже дети знают, что вещи строят нам рожи, стоит только от них отвернуться. Так что, если хочешь застать их врасплох, оборачиваться нужно очень быстро.