Сидел старик на камне. Вечерело.
В закатном небе догорал кумач.
Лицо бездвижно и бездвижно тело,
но кто бы знал: какой на сердце плач.

Поток машин остервенело мчался,
в глаза бросая вздыбленную пыль,
а он сидел, не мог идти: сломался
его раз двадцать леченый костыль.

Не плачь, старик, и не смотри так косо
на то, что средь идущих не в строю,
тебе, быть может, самый лучший посох
у вечности оставлен на краю.

Какое-то время мы ехали молча. За нашими спинами возился на заднем сиденье Джек, он явно был недоволен, что я занял его место.
— Какой он породы? — поинтересовался я, когда мы миновали громоздкое здание мясокомбината с двумя быками на каменных постаментах.
— Не знаю, — беспечно ответила женщина. — Я его весной подобрала на дороге за Новгородом. Он был совсем маленький и беззащитный. Сиротой сидел на обочине рядом с лужей и с такой печалью в глазах смотрел на проезжающие мимо машины, что я остановилась и подобрала его.