В тот день солнце слегка перебрало. Гнездилось в школьном вестибюле, липовой гуще, на несущей стене. Прожигало нарядные блузы. Ее дочка заканчивала первый класс, и после торжественной линейки планировали молочные коктейли. Заросшую петуниями террасу, ветерок, отдающий Десной, и запотевшие белым рюмки. Неожиданно подошел мужчина (отец одноклассницы) и что-то сказал. Кажется, предупредил о завтрашнем дожде, выдвигающимся со стороны Детинца. Вика его помнила. Вместе приводили детей в сад, вместе забирали. Он был крепко женат, она сто лет, как не замужем. В этот раз Петр сообщил о разводе и своей многолетней симпатии.
На следующий день встретились в кафе. Пили мягкий, урезоненный молоком, кофе, говорили о детях, о чувствах, молодости. Болдины горы привычно уходили в дрём, со стороны собора неразборчиво бормотал колокол, и дождь старательно поливал бастионные чугунные пушки. Через четыре дня Петр позвал замуж, черед три месяца молодые люди расписались.
Зажили счастливо. Муж баловал, наряжал, возил к морю и на пикники. Говорил: «Тебе можно все» и целовал запястья. Вскоре Вика родила девочку, и папа стал петь малышке песни. Чаще всего про небритых оленей, у которых корни-рога.
Затем война. Петр вывез семью в Ивановку, в дом своей матери, но вскоре и там наметились грады. Этакие смертоносные «карандаши». Решили двигаться дальше, в сторону Карпат, вот только у рашистов имелись на этот счет другие планы. Короткая белая вспышка, взрыв, и нет Петра. Нет дочки, обожающей готовить и возиться с младшей. Авто превратилось в факел. Прежняя жизнь — в фантом. Вика с маленькой очутились в конторе. Там, видимо, стояли украинские военные. Оставили матрасы, подушки, консервы и засохший хлеб.
Варя плакала. Испугалась грохота и маминого посеченного осколками лица. У Виктории шапка и волосы пропитались красным. Хорошо, нашлись кусачки для ногтей, ими и обрезала пряди. За окном бегала огромная овчарка, принюхивалась. Видимо, беспокоил металлический запах крови. Памперсы сгорели в машине, поэтому пришлось достать из уписанного наполнение и засунуть в него обрывки простыни. Покормила ребенка грудью. Бог сжалился и оставил в груди молоко.
На следующий день, ближе к обеду пришел враг. Вместо глаз — короткий надрез. Вместо рук — автоматы. Она услышала, как ударилась о стену дверь и фыркнуло битое стекло под ногами. Прозвучал участливый вопрос: «Кто с вами это сделал?»
Дальше — подвал и несколько сотен пленников. Тьма, пыль, антисанитария. Ветрянки, кашли, чей-то последний стон. Звонок на скудный обед. Ведра-туалеты. Местные помогали. Выделили угол, чтобы могла прилечь. Носили Варю, и та с удовольствием дергала мужчин за седые бороды. У всех за время плена выросла борода.
Со временем подошла к оккупантам с просьбой найти и похоронить тела. Ее услышали, разместили усопших под дылдами-соснами и даже пригласили на похороны. В этот момент из многочисленных нор выпорхнули пули. Они рикошетили, подсвистывали, подпевали. Женщина хотела прыгнуть в могилу и наконец-то обнять свою семью, но солдат, находящийся рядом прикрыл собой. Видимо, где-то под ребрами завалялись объедки совести.
С тех пор прошло больше двух месяцев. Виктория с Варей живут в Польше и ждут окончания войны. Момента, когда можно будет вернуться, зайти в квартиру и оплакать прежнюю жизнь. Расцеловать платья старшей дочери и футболки Петра.
Женщина знает, что все когда-то наладится. Грянет новая весна, расцветут петунии, и, возможно, чувства, вот только никто больше не споет песню об оленях, не предупредит о дожде и не шепнет: «Любимая, тебе все можно».