Предлагаю вам фрагменты будущей книги«Повседневная жизнь русской интеллигенции от эпохи Великих реформ до Серебряного века» , в которых речь идет о первой сексуальной революции в России. Сегодня, когда удивительные существа, формально именуемые русскими женщинами, готовы принять в себя что угодно — от мороженых кур до петард, — особенно любопытно проследить, как начиналась эта гендерная катастрофа.
«Французская горизонталка»
Граф Сергей Дмитриевич Шереметев (1844−1918), вспоминая в начале XX столетия время своей молодости — 60-е годы XIX века, упомянул и «французскую горизонталку». Так сиятельный граф назвал не отличавшуюся строгостью нравов великосветскую даму… «Не так давно мы пережили мрачное время второй Наполеоновской империи, время оперетки, канкана и государственного разврата. Оно отразилось и у нас всецело, и торжествующий разврат господствовал на погибель всему, что было дорого и свято, неудержимо стремясь потоком во все слои. Семья, основа государства, поколебалась, порок торжествовал, хищения достигли предела!..»
Светское общество пореформенной России было не более развращенным, чем в достославные времена моды на «добросовестный, ребяческий разврат». Придворные эпохи Великих реформ предавались разврату гораздо меньше, чем придворные эпохи Екатерины Великой. Но даже самые отъявленные повесы и авантюристы Екатерининской эпохи, цинично преступавшие любые запреты, никогда не покушались на отрицание нормы как таковой…
«Афинские вечера»
Эротические оргии, прозванные современниками «афинскими вечерами», стали выразительной приметой жизни великосветского Петербурга пореформенной поры…
Впервые такая оргия была описана Петром Дмитриевичем Боборыкиным в романе «Жертва вечерняя» (1868). Эта «адская сцена» — разнузданная оргия вдесятером — происходила во время Великого поста, когда православная церковь не благословляет даже супружескую близость. Оргия во время поста — это демонстративное осквернение и поругание нравственных и религиозных норм, деяние не только греховное, но и кощунственное. Однако сознание собственной безнаказанности доставляло всем участникам оргий ни с чем не сравнимое острое и пикантное удовольствие.
После выхода романа Боборыкина в свет Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в анонимной рецензии, в 1868 году опубликованной в журнале «Отечественные записки», не без иронии назвал описанные в «Жертве вечерней» великосветские оргии «афинскими вечерами». Читатели, получившие классическое образование, оценили иронию рецензента. Они были наслышаны о существовании произведения римского писателя-компилятора II века нашей эры Авла Гелия «Афинские ночи» и знали, что «афинскими вечерами» в древности называли вечерние беседы, изящные, утонченные разговоры. Со временем ирония улетучилась, выражение прижилось и стало нарицательным…
В кругах столичной богемы мода на «афинские вечера» благополучно пережила время контрреформ и существовала вплоть до Первой мировой войны. Поэтесса Паллада Олимповна Богданова-Бельская (1885−1968) — одна из муз русской поэзии Серебряного века — устраивала «афинские вечера» в своей квартире на Фонтанке. В начале XX века столичная мода захватила провинцию, и устроителей «афинских вечеров» можно было встретить даже среди преподавателей провинциальных гимназий.
«Библия прогресса»
Молодая Россия устами Дмитрия Писарева, самого последовательного из нигилистов, требовала разрушения «дряхлого деспотизма, дряхлой религии, дряхлых стропил официальной нравственности!»…
Молодые радикалы из числа современников Чернышевского и Писарева были убеждены, что, поскольку мужчины в течение множества веков пользовались исключительными правами, как в семье, так и в обществе, то в новейшее время они обязаны не только отказаться от этих прав, но и предоставить женщине максимальную свободу — социальную и сексуальную.
После выхода в свет в 1863 году романа Николая Гавриловича Чернышевского «Что делать? Из рассказов о новых людях», воспринятого молодой Россией как «библия прогресса», русское общество стало гласно обсуждать проблему «жизни втроем». Описанный Чернышевским любовный треугольник Лопухов — Вера Павловна — Кирсанов стал фактом не только истории литературы, но и культуры пореформенной поры. Мыслящая Россия не воспринимала «жизнь втроем» исключительно как разврат. Молодая Россия трактовала такую форму семьи как проявление прогресса…
Сексуальная революция — разрушительная и созидательная
Лишь после первой русской революции 1905−1907 года мемуаристы, молодые годы которых совпали не только с Великими реформами, но и с отрицанием традиционной морали и распадом освященных церковью брачных уз, вплотную подошли к пониманию того, что их молодость пришлась на начало сексуальной революции в России. Честь сделать наиболее последовательный вывод принадлежит русской женщине.
В 1911 году детская писательница, педагог и мемуаристка Елизавета Николаевна Водовозова (1844−1923) осознала, что заря ее жизни была временем самой настоящей революции, которую мемуаристка назвала семейной. «…Недоразумения, конфликты, тревоги, отчаяние, тяжелые драмы наполняли собою всю эпоху шестидесятых и первую половину семидесятых годов, пока в этой семейной революции не обновились понятия, взгляды и обычаи».
«…Надо быть без предрассудков»
Александра III шокировала малейшая некорректность в семейных отношениях, он не скрывал своего неблаговоления к тем из своих родственников, кто нарушал святость уз брака. Однако членов Императорской фамилии не страшил даже августейший гнев. Великие князья не считали нужным подражать государю в его благочестивой семейной жизни. Они открыто содержали любовниц, заводили вторые семьи и имели внебрачных детей… Скандальная хроника была достоянием не только придворных кругов, слухи и сплетни нередко выходили за пределы великокняжеских дворцов, что сильно подрывало престиж правящей династии. Если так вели себя члены Императорской фамилии, то чего же можно было требовать от простых верноподданных?
…В сентябре 1900 года Боборыкин написал повесть «Однокурсники» и в начале 1901-го опубликовал ее на страницах журнала «Вестник Европы». Вот как рассуждает героиня повести, только что окончившая провинциальную гимназию с золотой медалью: «Ведь нынче нетрудно и развестись. Везде разводятся, не в одних столицах, и в провинции. Ее подруга по гимназии — старше ее на два класса — успела уже побывать замужем, и когда они перестали ладить с мужем, он дал ей развод. Это выражение: „дать развод“, нынче в особенно большом ходу. Еще девчуркой-подростком она уже знала и употребляла его»…
У государства было еще достаточно сил, чтобы в 80-е годы провести частичную ревизию проведенных реформ и отобрать у общества часть прав, ранее им же, государством, данных. Но никто уже был не в состоянии провести контрреформы в сфере частной жизни и вернуть традиционным семейным ценностям их былое значение. Завоевания сексуальной революции не подлежали изменению, пересмотру или отмене.
Семья — поле сражения
Общество было растеряно. Идеи «шестидесятников» уже потускнели и подвергались осмеянию, новых идей не было, а жить в предлагаемых обстоятельствах люди 80-х годов не могли. В этом была их драма. У них не было ни прошлого, ни будущего, а жить настоящим они не хотели. Это было безвременье в чистом виде…
27 декабря 1889 года Антон Павлович Чехов с нескрываемым презрением писал Алексею Сергеевичу Суворину о том, что в России сам дьявол помогает «размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами. Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция, которая никак не может придумать для себя приличного образца для кредитных бумажек, которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать; которая не женится и отказывается воспитывать детей и т. д…
Где вырождение и апатия, там половое извращение, холодный разврат, выкидыши, ранняя старость, брюзжащая молодость, там падение искусств, равнодушие к науке, там несправедливость во всей своей форме".