Нажимайте правильно

Вошёл в лифт, нажал кнопку, точно помню, «1». А он — бух! Прошиб землю, и я — в аду! Печи везде горят, котлы булькают, черти туда-сюда снуют. Я было опять к лифту, а его — нет. Стена кирпичная, заплесневелая. И что показательно — огонь яркий, печи жаром пышат, а вокруг сыро, с потолка каплет.

Спросил у пробегавшего мимо чёрта:
— Почему с потолка каплет, жарко же?

Сверкнул он алчно глазами, оскалился:
— А то слёзы грешников.

— Я праведник. Почти.
— В канцелярии разберутся, — буркнул он и убежал.

А в канцелярию — очередь. Я притулился сбоку. Первым-то в очереди театральный режиссёр. Предстал он перед столом главного чёрта. Элегантный такой чертище — седая бородка аккуратно подстрижена, и пахнет не серой, как я предполагал, а чем-то свеже-манящим, как в детстве весной. Режиссёр известный, модный, какая бы власть ни была — всегда рядом с правителями. А тут — не вышло. Он уж и улыбался, и подмигивал. Чёрт же спросил только для порядка:
— Переписывали классиков, искажая авторскую мысль и потакая низменным вкусам?

— Требование времени… — начал режиссёр, но чёрт перебил:
— Довольно. Вы искажали смысл создателей произведений, и мы исказим.

Взял его паспорт (у них, оказывается, на каждого живущего паспорт заведён), зачеркнул слово «человек», написал «моль» и гостеприимно произнёс:
— Сейчас — в котёл. Помыться, и прошу в новую жизнь.

У меня ноги подкосились. Стал лихорадочно вспоминать — я-то что исказил? Ну, в школе единицу на четвёрку переправил. Но не для себя же старался — для родителей, чтоб не переживали. «Тут я подпадаю под заповедь «Почитай отца с матерью», — успокоил я себя.

В это время следующего вызвали. К столу приблизился человек творческой наружности. Стоит, трясётся, что-то мямлит: «Генплан… пилястры… перспективы развития… фронтон…» «Архитектор», — смекнул я, и даже интересно стало — с ним-то что сделают.

А с ним и того проще получилось.
— Старую городскую застройку уничтожали? — спросил чёрт.

— Современные нормы градостроительства… — пробубнил тот.
— Первоначальный облик здания корёжили?

— Для увеличения объёма…

— И мы увеличим, — сказал чёрт. — У вас, вижу, две ноги. А как вам перспектива стать сороконожкой?

Архитектор — в обморок. Хваткие чертенята отволокли его к котлу.

Передо мной ещё были скульптор («Ну, этого точно в камень превратят, — понял я, — и куда-нибудь на полуостров Таймыр, охладить буйство фантазии») и кинорежиссёр («Этого, наверное, превратят в пенёк и отправят на лесную полянку, потому что он выше пенька жизни не видит»).

Тут подошла очередь писателя. Он и сам чем-то на чёртика похож. Встал к столу боком, заносчиво говорит:
— Я всю жизнь боролся с тоталитаризмом. Мне ненавистна лживость советской власти.

Чёрт потыкал в клавиатуру компьютера, покопался в бумажках на столе, спрашивает:
— Вы Солженицын что ли?

— Нет, я… — говорит писатель и называет другую фамилию.

Чёрт возмутился:
— Какой ты писатель, когда у тебя в карточке судьбы написано «закройщик»! За самовольное присвоение себе звания писателя и введение этим общества в заблуждение…

Здесь телефон зазвонил. Он трубку взял, послушал и произнёс со вздохом: «Ну, если вы просите…»

Положил трубку и сказал писаке:
— Ваше счастье, что за вас похлопотали. Убирайтесь обратно. А то жить бы вам далее тараканом.

«За меня-то похлопотать некому, — озаботился я. — Правильно жена говорила: не смейся над власть имущими, пока их не сняли».

Тут подошла очередь поэта. Талантливый, как его угораздило в ад? Он смотрит на чёрта, как ребёнок на игрушку. Даже улыбочка у него на лице. А чёрт в компьютер поглазел и как заорёт:
— Что за безобразие?! Опять путаница!

Подхалимистый чёртик подбежал, шепчет ему:
— Пил, развёлся…

— Подумаешь, пил! Как у них там в здравом рассудке поэту остаться, если не пить? Развёлся! А где найти такую женщину, чтоб не тянула в Анталию, а помогала ему нести его крест?! Везите на небеса!

У меня немного от сердца отлегло. «Может, — думаю, — и меня на небеса. Но лучше бы домой, скоро футбол начнётся. Четвертьфинал чемпионата мира, наши играют».

Чёрт, видно, тоже на футбол торопится, быстро сортирует: композитора-песенника превратил в свистульку, художника-пейзажиста — в фотоаппарат, приверженца нового искусства — в табуретку. Это, скажу честно, меня покоробило: что он теперь будет видеть всю жизнь?

Дошла очередь до меня.

— Здравствуйте, — говорю. — Я старался смешить людей, следуя заветам классиков: чтоб словам было тесно, мыслям просторно. Если и не поднимался до высот лучших образцов отечественной словесности, так и погода не всегда одинакова, не всегда солнце…

Смотрю, чёрт занервничал. «Неужто, — думаю, — проникся моими невзгодами?» Хотел продолжить, как он вдруг заявляет:
— Всё! Приём окончен!

Поставил на стол табличку «Закрыто», и его как ветром сдуло. Гляжу, у котлов и обслуга поредела — остались лишь черти-гастарбайтеры. На их планете работы нет — там все вымерли, они сюда понаехали.

Я послонялся среди котлов, забрёл в какой-то закуток, нажал какую-то кнопку и… Как уж я оказался в лифте на своём этаже — тайна.

Дома жена принюхалась и спросила:
— Где был?

Врать вроде неудобно да и, после того что видел, опасно.

— В аду, — говорю.

Вздохнула она и ушла на кухню. А я успокоил нервы пивком, посмотрел четвертьфинал и подумал: «Если в следующий раз попаду в ад, точно там наших футболистов встречу».