БЕДНЫЕ ЛЮДИ
В рыбачьей хижине сидит у огня Жанна, жена рыбака, и чинит старый
парус. На дворе свистит и воет ветер и, плескаясь и разбиваясь о берег,
гудят волны… На дворе темно и холодно, на море буря, но в рыбачьей
хижине тепло и уютно. Земляной пол чисто выметен; в печи не потух еще
огонь; на полке блестит посуда. На кровати с опущенным белым пологом
спят пятеро детей под завывание бурного моря. Муж-рыбак с утра вышел
на своей лодке в море и не возвращался еще. Слышит рыбачка гул волн и рев ветра. Жутко Жанне. Старые деревянные часы с хриплым боем
пробили десять, одиннадцать… Мужа все нет. Жанна задумывается. Муж
не жалеет себя, в холод и бурю ловит рыбу. Она сидит с утра до вечера за работой. И что же? Еле-еле кормятся. А у ребяток все нет обуви: и летом и зимой бегают босиком; и хлеб едят не пшеничный — хорошо и то, что
хватает ржаного. Только и приправы к еде, что рыба. «Ну да слава Богу,
дети здоровы. Нечего жаловаться, — думает Жанна и опять
прислушивается К буре. — Где-то он теперь? Сохрани его, Господи, спаси
и помилуй!» — говорит она и крестится. Спать еще рано. Жанна встает,
накидывает на голову толстый платок, зажигает фонарь и выходит на улицу посмотреть, не тише ли стало море, не светает ли, и горит ли лампа
на маяке, и не видать ли лодки мужа. Но на море ничего не видно. Ветер
рвет с нее платок и чем-то оторванным стучит в дверь соседней избушки, и Жанна вспоминает о том, что она еще с вечера хотела зайти проведать
больную соседку. «Некому и приглядеть за ней», — подумала Жанна и постучала в дверь. Прислушалась… Никто не отвечает. «Плохое вдовье
дело, — думает Жанна, стоя у порога. — Хоть и не много детей — двое, а все одной обдумать надо. А тут еще болезнь! Эх, плохое вдовье дело.
Зайду, проведаю». Жанна постучалась еще и еще. Никто не отвечал.
— Эй, соседка! — крикнула Жанна. «Уж не случилось ли что», —
подумала она и толкнула дверь.
В избушке было сыро и холодно. Жанна подняла фонарь, чтобы
оглядеть, где больная. И первое, что ей бросилось в глаза, это — постель
прямо против двери, и на постели она, соседка, лежит на спине так тихо и неподвижно, как лежат только мертвые. Жанна поднесла фонарь еще
ближе. Да, это она. Голова закинута назад; на холодном, посиневшем лице
спокойствие смерти. Бледная, мертвая рука, будто потянувшаяся за чем-то,
упала и свесилась с соломы. И тут же, недалеко от мертвой матери, двое
маленьких детей, кудрявых и толстощеких, прикрытых старым платьем,
спят, скорчившись и прижавшись друг к другу белокурыми головками.
Видно, мать, умирая, еще успела закутать им ножки старым платком и накрыть их своим платьем. Дыхание их ровно и спокойно. Они спят сладко
и крепко.
Жанна снимает колыбельку с детьми и, закутав их платком, несет
домой. Сердце ее сильно бьется; она сама не знает, как и зачем она сделала
это, но она знает, что не могла не сделать то, что сделала.
Дома она кладет непроснувшихся детей на кровать со своими детьми
и торопливо задергивает полог. Она бледна и взволнованна. Точно мучит
ее совесть. «Что-то скажет он?.. — сама с собой говорит она. — Шутка ли,
пятеро своих ребятишек — мало еще ему было с ними заботы… Это он?..
Нет, нет еще!.. И зачем было брать!.. Прибьет он меня! Да и поделом, я и стою того. Вот он! Нет!.. Ну, тем лучше!..»
Дверь скрипнула, будто кто вошел. Жанна вздрогнула и приподнялась
со стула.
«Нет. Опять никого! Господи, и зачем я это сделала?.. Как ему теперь
в глаза взгляну?..» И Жанна задумывается и долго сидит молча у кровати.
Дождь перестал; рассвело, но ветер гудит, и море ревет по-прежнему.
Вдруг дверь распахнулась, в комнату ворвалась струя свежего
морского воздуха, и высокий смуглый рыбак, волоча за собой мокрые
разорванные сети, входит в горницу со словами:
— Вот и я, Жанна!
— Ах, это ты! — говорит Жанна и останавливается, не смея поднять
на него глаз.
— Ну уж ночка! Страх!
— Да, да, погода была ужасная! Ну, а как ловля?
— Дрянь, совсем дрянь! Ничего не поймал. Только сети разорвал.
Плохо, плохо!.. Да, я тебе скажу, и погодка ж была! Кажется, такой ночи и не запомню. Какая там ловля! Слава Богу, что жив домой добрался… Ну, а ты что тут без меня делала?
Рыбак втащил сети в комнату и сел у печки.
— Я? — сказала Жанна, бледнея. — Да что ж я… Сидела шила… Ветер
так завывал, что страшно становилось. Боялась за тебя.
— Да, да, — пробормотал муж, — погода чертовски скверная! Да что
поделаешь! Оба помолчали.
— А знаешь, — сказала Жанна, — соседка-то Симон умерла.
— Ну?
— И не знаю, когда; верно, еще вчера. Да, тяжело ей было умирать. Да и за детей-то, должно быть, как сердце болело! Ведь двое детей —
крошки… Один еще не говорит, а другой чуть начинает ползать…
Жанна замолчала. Рыбак нахмурился; лицо его сделалось серьезно,
озабоченно.
— Ну, дела! — проговорил он, почесывая в затылке. — Ну да что
станешь делать! Придется взять, а то проснутся, каково им с покойницей?
Ну да что уж, как-нибудь перебьемся! Ступай же скорей!
Но Жанна не двигалась с места.
— Что ж ты? Не хочешь? Что с тобой, Жанна?
— Вот они, — сказала Жанна и отдернула полог.
Виктор Гюго. Изложил Л. Н. Толстой