Я вчера ошиблась этажом,
В здании тридцатой горбольницы —
(Это ветхий, очень старый дом,
Где скрипят тоскливо половицы).
— Как пройти отсюда на массаж?
— Выше, выше, прямо и направо:
Лестничный пролёт. Второй этаж.
За стеклом хирурги-костоправы.
Всё не то: «А это, что за вход?»
(осторожно дверцу открываю)
— Девушка, у нас сейчас обход.
Не мешайте! — (я и не мешаю).
— Вы к кому?
— Да, в общем, ни к кому:
— Ах, наверно, Вы из меценатов?
— Из кого? Простите, не пойму.
— Проходите в первую палату!
Ладно, от чего бы не пройти,
Раз уж так активно приглашают?
Господи, куда твои пути,
Приведут сегодня? Я не знаю.
В коридоре сумрачная тишь,
Ожиданье придавило плечи.
Вдруг, смотрю, застенчивый малыш
Осторожно вышел мне на встречу.
(гoда два ему, а может, три),
Застеснялся… поспешил обратно…
— Стой, хороший мой. Не уходи!
Но мальчонка убежал в палату…
— Девушка, не стойте у дверей!
Проходите и располагайтесь,
Здесь пятнадцать отказных детей,
Поиграйте с ними, не стесняйтесь.
— Что сказали вы? Мне не понять.
«Отказных»? Что значит это слово?
— Господи, ну бросила их мать!..
(надо ж быть такою бестолковой!)
— Бросила? Как это?
— Да вот, так!
Вы как будто первый день на свете!
Ведь в России форменный бардак —
(Все мы, в чём-то, брошенные дети):
Надо мной разверзлись небеса —
Как во сне я шла по коридору,
И упрямо горькая слеза,
Застилала свет, мешала взору.
Пять кроваток к ряду у стены —
(В них лежат трёхмесячные крошки).
Дети спят, возможно, видят сны.
Тихо солнце льётся из окошка.
Медленно на цыпочки встаю,
Кто там плачет?
— Ладушка, проснулась?
Успокойся. Баюшки-баю.
Ах, как сладко-сладко потянулась.
Я беру на руки малыша.
— Так… штанишки мокрые. Бывает.
Ну не плачь, — шепчу я, чуть дыша, —
Мы сейчас пелёнки поменяем.
— «Доченька», хорошая моя.
Подношу к губам её ладошки,
— Мама здесь, сегодня мама — я…
Всё по правде, всё не понарошку.
Девочка глядит в мои глаза,
И в улыбке растянулся ротик.
Я молчу: не знаю, что сказать,
Робко глажу спинку и животик.
Маленькими ручками дитя
Обхватило вдруг меня за шею
И прильнуло с нежностью, любя.
(Я собою больше не владею)
Не могу сдержать горячих слёз,
Поправляя сбитую подушку,
Задаю бессмысленный вопрос:
Где же мать, беспечная кукушка?
Милая, ну, как же ты могла?!
Как? Ребёнка подарила миру,
Чтоб затем, лишив его тепла,
Укатить транзитным пассажиром?
Не виню. Поверишь? Видит Бог.
Знаю всё о женской трудной доле.
Мир безумен, мир порой жесток —
(сердце разрывается от боли).
Вот вошёл в палату карапуз,
Ножками едва передвигая:
— Стоп. Не падать! Господи Иисус!
Что мне делать с вами? Я не знаю.
Сколько здесь печальных добрых глаз!
Как согреть вас всех, помилуй, Боже.
— Я иду, бегу к тебе, сейчас.
— Как его зовут?
— Его? Сережа…
— Ну, Сергунька, ты уже большой,
Нам ходить давно пора учиться!
Дай мне ручку — шаг, теперь второй.
Так, ещё, а ну-ка не лениться!
Молодец! Серёга, ты герой,
Скоро будешь бегать — не догонишь.
Леночка, не плакать, я с тобой.
Не вертись! — бутылочку уронишь,
Пей, моя родная, молочко,
Подрастай и будь всегда здорова.
Знаю-знаю — это не легко.
Ну-ка пей! — уважь труды коровы.
Я вчера ошиблась этажом,
В здании тридцатой горбольницы.
Ночь. Гроза. И первый майский гром.
(Мне сегодня слишком плохо спится…)